Лекарь отвел глаза.
– Он не желает вас видеть.
– Но почему?
– Не знаю. И вообще, ваш дядюшка попросил, чтобы к нему привели его духовника.
Донельзя удивленный и смущенный, я отправился на конюшню проведать своих лошадей. Как странно: дядя Бруто умирает и не хочет видеть меня... Конечно, мы не были с ним особенно близки, но, кроме множества надоедливых попрошаек, столпившихся сейчас в прихожей, у меня не было в колонии других родственников. Неужели дядя так и покинет сей мир, не попрощавшись со мной?
Озадачивала и его внезапная хворь: насколько мне помнилось, Бруто всегда отличался отменным здоровьем, и недуги его сторонились. После прихода священника я снова поднялся на верхний этаж и стал дожидаться в комнате, смежной с его спальней. Вскоре священник вышел, но, вместо того чтобы рассказать, как обстоят дела, молча уставился на меня широко раскрытыми глазами, некоторое время постоял так с отвисшей челюстью и ушел. Уже из окна я увидел, как духовник дядюшки припустил по улице так, будто за ним по пятам гнались те адские псы, которые преследовали меня в ночных кошмарах. Интересно, и куда это его понесло? Разве долг священника заключается не в том, чтобы находиться у постели умирающего, напутствуя и утешая несчастного, пока тот не отдаст Богу душу?
Доктор выглянул было из спальни, но, увидев, что я сижу в прихожей, моментально нырнул назад, захлопнув за собой дверь.
Dios mío, да что же такое стряслось с миром? Неужто Земля перестала вращаться вокруг Солнца? Или небо готово обрушиться? В тот момент, пожалуй, ничто бы меня не удивило.
Прихватив кувшин вина, я снова спустился в конюшню, чтобы потолковать со своими лошадками. Когда Пабло сообщил мне, что прибыл алькальд, Луис де Вилль, я лишь недоуменно пожал плечами. То, что сам градоначальник поспешил к смертному одру моего дяди, было неожиданно, однако все, происходившее в тот день, противоречило логике.
Спустя несколько минут Пабло доложил мне о прибытии коррехидора.
Надо же, сначала градоначальник, потом главный чин юстиции! С чего бы это местным чиновникам торопиться к постели моего умирающего дядюшки? И уж тем более странно, что меня, единственного его родича, у которого он, между прочим, служил управляющим, туда не пускают. Между тем если и есть в этом доме действительно важная персона, так это я, Хуан де Завала, а вовсе не дядюшка Бруто. Его смерть не сулит городу особых перемен: умер один управляющий, найму другого.
Я решил напомнить этим невоспитанным глупцам, что они имеют дело не с мальчишкой, а с гачупино, причем с одним из богатейших людей в Гуанахуато.
Когда я вошел, вся эта компания – доктор, священник, градоначальник и коррехидор – толпилась в прихожей. Они словно по команде обернулись и уставились на меня, как мне показалось, с некоторым ужасом.
– Бруто де Завала мертв, – возгласил сеньор Луис де Вилль, наш алькальд. – И сейчас он пребывает в руках Всевышнего.
«Или El Diablo», – подумал я.
И тут алькальд вдруг схватил меня за руку и потащил из комнаты.
– Мне надо поговорить с вами наедине.
Я последовал за ним на кухню, где сеньор де Вилль уставился на меня так странно, словно увидел впервые.
– Хуан, я знаю вас с детства, – начал он.
– Верно, – согласился я.
– Так вот, перед кончиной Бруто пожелал поговорить со всеми нами и рассказал удивительные вещи.
– Вот как. Плохие новости? – осведомился я. – Надо думать, дядюшка признался, что дурно управлял моими делами. Насколько все плохо? Неужели я разорен?
– Нет... – Алькальд отвел глаза в сторону. – Тут совсем другое...
– Да в чем дело? Ну же, говорите!
– Вы не Хуан де Завала.
8
Это нелепое заявление поневоле вызвало у меня смех.
– Ну что ж, если я не Хуан де Завала, то и вы не дон Луис де Вилль, не алькальд Гуанахуато.
– Вы не понимаете! – Градоначальник чуть было не сорвался на крик. – Вы не тот, кем себя считаете!
Я покачал головой.
– Стало быть, вы утверждаете, что я – это уже и не я? Как вы себя чувствуете, сеньор алькальд?
– Нет, я не так объяснил. Вы – это, конечно, вы, но... вы не Завала. Бруто сперва признался в совершенном грехе священнику, а потом попросил нас выслушать его исповедь на смертном ложе.
– Что еще за исповедь?
– Более двадцати лет тому назад Антонио де Завала и его жена...
– Мои мать и отец, – вставил я.
– Брат Бруто и его невестка высадились в порту Веракрус вместе со своим маленьким сыном Хуаном. Бруто тоже их сопровождал. До Халапы они не добрались: все трое подхватили страшную болезнь – желтую лихорадку, именуемую в здешних краях vomito negro, и умерли.
– Мои родители действительно умерли. Но я, как видите, жив.