Когда я наконец переступил порог кабинета, генерал воззрился на меня, мягко говоря, без восторга.
Я отвесил низкий поклон.
– Дон Феликс, для меня большое удовольствие...
– Вы вор и бессовестный лжец!
Черт, он знает, кто я такой. Все пропало!
– Вы негодяй, человек без чести, совести, достоинства и доброго имени!
Что я мог на это сказать? Похоже, мне скоро предстоит болтаться на одной из тех виселиц, что я видел сегодня в городе. Неожиданно генерал объявил:
– Ваш дядюшка, да будет земля ему пухом, говорил мне о вас.
Вот тебе и на: оказывается, Бруто в свое время толковал обо мне с Кальехой!
– Его смерть лишь приумножила ваши прегрешения.
– Дон Кальеха...
– Молчать! Вы презренный негодяй!
Он стукнул рукой по столу, на котором лежал пистолет, потом посмотрел на оружие – и его лицо исказила гримаса. Ого, похоже, генералу не терпится пристрелить меня на месте.
Однако он усилием воли овладел собой.
– Вы трусливый пес и не вызываете у меня ничего, кроме отвращения. Я надеялся, что наши пути никогда не пересекутся, и если сейчас мы встретились, то лишь из-за прискорбной кончины вашего дяди. То, что вы живы, в то время как ваш достойный дядюшка и ваша благочестивая тетушка мертвы, есть оскорбление самого Бога!
Достойный дядюшка и... тетушка? Но Бруто никогда не был женат. У меня отроду не было тетушки.
– Я не... эээ... не вполне...
– Молчать! Вы не должны были допустить, чтобы этот грязный lépero, этот вонючий пес Завала убил ваших родных.
Я открыл было рот, но тут же снова захлопнул его, ибо вспомнил, что маленький диктатор приказал мне заткнуться.
– Как можно было позволить ему погубить вашу прекрасную тетушку! Нет, каково – грязный пеон бесчестит испанку? Да настоящий мужчина отдал бы жизнь, только бы не допустить такого!
Я попытался выразить согласие, но лишь промычал что-то невразумительное.
– Я отсылаю вас в столицу в сопровождении вооруженного отряда, и радуйтесь еще, что не в цепях. Вы прибыли в колонию из Испании с весьма дурной репутацией, позорящей вашу старинную благородную фамилию. Покойный дядюшка много раз сетовал мне на ваши проступки. Не сомневаюсь, если бы только наш благословенный народ не вел сейчас войну с Францией, вы бы гнили в королевской тюрьме. А теперь прочь с глаз моих!
Я уже почти вышел за дверь, когда он добавил:
– Я порекомендую вице-королю отправить вас на стены, чтобы вы находились в первых рядах защитников города. Может быть, после столь бесчестной жизни вы хотя бы умрете достойно.
* * *
Жизнь была хороша. Все-таки как удачно, что из Испании недавно прибыл племянник дона Умберто, донельзя испорченный злодей, ну просто исчадие ада. Правда, уверенности в том, что кровавый убийца – приятель Изабеллы и вправду родной племянник покойного маркиза, у меня не было, но в тот момент это не имело особого значения. Кем бы ни являлся на самом деле Ренато, откуда бы он ни приехал, его имя спасло мне жизнь. Во всяком случае, пока.
Той ночью я прекрасно отужинал в таверне, переспал с puta, потом еще с одной... Я чувствовал на себе благоволение Бога. Он простил мои несчетные прегрешения. Правда, где-то на задворках сознания промелькнуло было подозрение, что Он сберег мне жизнь сейчас, дабы впоследствии я встретил худшую, более сообразную моим провинностям участь, но я выбросил эти соображения из головы: в данный момент все было прекрасно.
На следующее утро я присоединился к отряду драгун, сопровождавших гонца с сообщением для вице-короля. Путешествие вместе с ними до Мехико вполне могло закончиться для меня на эшафоте, но при помощи верного Урагана я надеялся избежать подобной участи и собирался сделать это при первой же возможности.
Мы были уже в двух днях езды от Гуанахуато, когда я получил от лейтенанта, командовавшего драгунами, приказ пригнать замеченную вдалеке корову, чтобы сварить из нее обед. Правда, он послал со мной двух драгун, но я быстро с ними расправился, оставив обоих конвульсивно дергающимися в луже собственной крови, забрал их лошадей и вихрем помчался к падре.
105
Гвадалахара
– Ты должен был умереть!
На женщину не угодишь. Я вернулся весь израненный, изнемогая от боли, вырвавшись ради революции из объятий смерти, а Марина недовольна. Я так и не понял, что означало это ее восклицание: то ли она считала, что лучше бы я умер, чем вернулся без золота... то ли удивлялась тому, что при таких ранах я еще не отдал концы. Ну почему мне просто фатально не везет?! Сначала Изабелла, женщина, которую я так долго любил, пыталась убить меня. Она оставила еще один страшный шрам в моей и без того истерзанной душе. А теперь еще и Марина добивает меня, давая понять, что в ее глазах золото, необходимое для нужд революции, имеет гораздо большее значение, чем моя жизнь.