— О-ох-х-х! — стонет старик, когда я опускаю его на черную деревянную скамью под мерцающим уличным фонарем.
Выдохнув, я оставляю его телефон рядом с ним.
— Ладно, старик. Скоро здесь должна быть скорая.
— Спасибо за помощь, приятель. Сделай мне одолжение... — Он шипит сквозь зубы, сползая всем телом под неудобным углом. — Держись подальше от дочери Ворона. Иначе закончишь, как я.
Я отряхиваю руки, не в силах сдержать улыбку.
— Уверен, что это не будет проблемой.
— Говоря о женщинах и проблемах… что за хорошенькая штучка, с которой ты разговаривал. Как ты ее называл?
— Эмили, — безразлично говорю я.
— Эмили... она твоя?
— Моя ли она? — Я переношу свой вес на левую ногу и складываю руки на груди.
Что это за вопросы в наши дни? Владею ли я ей? Обладаю?
Нет.
Женщины не машины или животные, и они, конечно, не идут вместе с бумагами на право собственности. Так что нет. Я не владею ей. Но, с другой стороны, хочу ли я ее только для себя? Убил бы, чтобы сохранить ее для себя и только себя?
Да.
В этом смысле Эмили моя. Я могу открыть этот ящик Пандоры с этим стариком, но тогда потрачу больше времени здесь, споря с ним, вместо того чтобы находиться в баре и наслаждаться своей последней ночью. Так что, отвечая на его вопрос, я говорю ему, что Эмили моя.
Он кивает и, сжимая зубы, принимает сидячее положение.
— Я, ох… не говорю этого многим людям, потому что они подумают, что я сумасшедший, но ты помог мне, так что я помогу тебе.
С подозрительным хмурым взглядом, усиленным припухлостью у правого глаза, он оглядывается вокруг нас, удостоверяясь, что никто не подслушивает.
Это просто смешно. Ему повезло, что Эмили позаботилась о нем. До нее я принимал сторону Джоэла, поэтому оставил бы этого мужика в грязи. Кто знает, где он был или во что ввязался. Быть выброшенным с крыльца бара, что принадлежит мотоклубу «Испорченные Сыновья», говорит, что он не тот, кому я должен помогать.
— Нет. Все нормально. Ты не должен возвращать…
— У меня есть подарок.
Я равнодушно отвожу взгляд.
— Подарок?
Он шипит, выдыхая резко и быстро.
— Я могу чувствовать у человека вибрации будущего — не у всех, но у некоторых.
Наступает тишина, позволяя четко слышать звуки ночи. Этот мужичок, старик, которому разбили лицо и сломали ребра, утверждает, что может чувствовать будущее. Не видеть его, а чувствовать. Что за чушь собачья?
— Сколько же ты выпил? Это потом помешает действию обезболивающих.
Старик сжимает бока костлявыми пальцами.
— Я говорю чистую правду. Твоя девушка, Эмили, попала в большую беду. Я почувствовал это.
Я закатываю глаза и отворачиваюсь, ступая с тонкой плиты бетона на твердый гравий.
— Ага. Чудненько. Ты будешь в безопасности, пока скорая не приедет, не так ли?
— Ты не веришь мне? — кричит он, его голос тонет в боли. — Я говорю правду. Когда ее жизнь начнет разваливаться, не говори, что я не предупреждал.
Я резко замираю и вытираю верхнюю губу. Потакать ему — плохая идея? Если он на самом деле несет чушь, то что мне терять? Я оборачиваюсь, засовываю руки в карманы и ступаю обратно на бетон. Мне не следует этого делать. Я не должен позволять ему так себя вести.
— Будь по-твоему, — говорю я. — Что ты почувствовал?
Вдалеке я слышу сирены. Они становятся все ближе и ближе.
Внезапно мужик снова дергается на месте, тяжело дыша.
— Я посмотрел на нее и почувствовал боль... невыносимую боль у себя в животе.
Он ведь прикалывается, так ведь? Пожалуй, мне нужно напомнить ему, как мы нашли его.
— Ты был избит и сброшен с крыльца, — подчеркиваю я.
Он отрицательно качает головой.
— Это совсем другое. Я почувствовал это, как только взглянул на нее. Было странное ощущение пульсации на моих губах. Парень... тот, который сказал ей игнорировать меня... он твой родственник?
Я киваю.
— Его боль связана с ее болью... Я почувствовал смущение... и удовольствие.
Я вздрагиваю. Удовольствие? Но это не совсем так. Это не может быть правдой.
— Теперь я знаю, что ты несешь херню, старик.
Джоэл никогда бы не предал меня таким образом — и Эмили тоже. Кроме того, удовольствие не обязательно означает сексуальное. Я получаю удовольствие, когда позволяю себе съесть славную порцию шоколадного мусса после недели дисциплинированного питания. Однако беспокойство поселяется в моем животе, пока внутри прорастает семя ревности. Одна только мысль о том, что они вместе, сводит меня с ума.
Старик пожимает своими тонкими плечами, его дыхание прерывается, пока он говорит:
— Верь во что хочешь. Я знаю, что почувствовал.
— Это все? Ты почувствовал боль в животе, когда посмотрел на девушку, и теперь думаешь, что знаешь ее будущее? Вот для тебя экстренное сообщение: я тоже ощущаю что-то странное, когда смотрю на нее. Она хорошенькая. Это биология.
Побитый старикан качает головой.
— Конечно, она хорошенькая, но я не об этом говорю. — Он делает паузу, чтобы отдышаться. — Блядь, мне больно говорить. С этого момента ее жизнь пойдет только под откос.
— Что насчет меня? — спрашиваю я, полный решимости разоблачить его. — Что ты чувствуешь, когда смотришь на меня?
— Теперь ты веришь? Забавно, как это работает. — Он кашляет и стонет, отчего из пореза на его брови течет свежая кровь. — Сказал же тебе. Я не чувствую вибрации от каждого. Я ничего не ощущаю, когда смотрю на тебя.
Что ж, разве это не чертовски удобно?
Я смеюсь.
— Ты просто бухой.
— Может быть и так, но скажи мне, если что-нибудь из перечисленного напомнит тебе кое о чем. Пули, цепи и черепа. Эти три случайных предмета всплыли у меня в голове из ниоткуда, когда я посмотрел на твою маленькую леди.
Мое сердце застревает где-то в горле. Это просто невозможно. Ни в коем случае.
— Ты чокнутый. — Я поворачиваюсь и ухожу, просто сваливая от него.
Он смеется — нет — он ржет. Громко, словно эхо вокруг меня.
— Ты не думаешь, что я охереть как знаю это? Не думаешь, что я прав?!
Он несет какую-то хрень. Чертов псих, который вылакал слишком много пива. Я не верю ни единому его слову. Да и зачем мне это? Его мозг давным-давно утонул в солодовом ячмене и дрожжах.
Но с другой стороны... если я не верю ему, почему мое сердце стучит в ушах так громко и противно, как большой барабан? Холодная капля пота падает с волос и скатывается по затылку. И почему я нервничаю? Это просто невозможно.
Я качаю головой. Пьяница. Вот кто он. Я уверен, что чувство удовольствия, которое он ощутил, когда посмотрел на Эмили, было не что иное как извращенное подергивание собственного члена, — и на Джоэла, кстати, тоже. Возможно, его половой орган дергается в обоих направлениях. В этом есть смысл. В любом случае, я не знаю, почему так долго развлекал его. Он только и делает, что отвлекает меня от моей ночи и вторгается в мои мысли. Последнее, что мне нужно — это чтобы какой-то сумасшедший старик вбивал мне в голову какой-то бред. Мне не надо отвлекаться. Не этой ночью.
Гравий хрустит под ногами, и вскоре этот звук заглушает вой сирен. Темнота вокруг меня вспыхивает красными и синими огнями.
По крайней мере, сегодня я сделал одно благое дело.
Когда вхожу на главную парковку, накачанный мужик на «Харли-Дэвидсоне» проносится мимо меня, наплевав на то, что из-под шин вылетают камни и рикошетят на чужие байки и тачки. (Примеч.: Harley Davidson — американский производитель мотоциклов). Да и какое ему до этого дело? Не он же заплатил хотя бы за один из них.