Вскрикивающая, покрытая шерстью жертва не имела ни малейшего шанса ускользнуть.
Вскоре послышался приближавшийся стук копыт. Взметнув клубы песка, двое всадников остановились на почтительном расстоянии от сокола и его добычи.
Первый из мужчин, сидящий верхом на лоснящемся темно-гнедом арабском жеребце породы Аль-Хамса, отвернулся от солнца, вытянул левую руку и тихо свистнул.
Сокол вскинул голову, прислушиваясь, и снова взмыл в небо, подлетел и опустился на руку наездника, крепко впиваясь когтями в мангалу[4] – кожаную манжету, закрывающую его предплечье от запястья до локтя.
– Будь ты проклята, Зорайя. Снова заставила меня проиграть пари, – проворчал второй всадник, обращаясь к птице.
Ее владелец ухмыльнулся Рахиму, лучшему другу с самого детства, и заявил:
– Хватит жаловаться. Сам виноват, что никак не можешь усвоить один-единственный урок.
– Тебе повезло, что я такой глупец, Тарик. Никто иной не сумел бы выносить твою компанию так долго.
– В таком случае, – рассмеялся собеседник, – пожалуй, следует перестать обманывать твою матушку, уверяя ее, что ты являешься светочем премудрости.
– Конечно. Твоей-то я никогда и не пытался солгать.
– Неблагодарный. Отправляйся и подними добычу Зорайи.
– Я что, слуга? Сам этим занимайся.
– Хорошо, тогда подержи пока ее, – сказал Тарик и вытянул предплечье с соколом, терпеливо ожидающим на привычном насесте.
Как только Зорайя поняла, что хозяин пытается передать ее, то встопорщила перья и протестующе заклекотала.
– Эта богомерзкая птица ненавидит меня, – воскликнул Рахим и отпрянул.
– Потому что прекрасно разбирается в людях, – улыбнулся Тарик.
– А еще обладает характером склочной старухи, – проворчал его друг. – Клянусь, твоя Зорайя даже хуже, чем Шази.
– Еще одна девчонка с прекрасным вкусом.
– Подобная оценка льстит твоему самолюбию, тебе так не кажется? – покачал головой Рахим. – Учитывая, что им обеим нравишься именно ты.
– Подобные сравнения, скорее всего, и служат причиной того, что Шахразада аль-Хайзуран тебя недолюбливает. Уверяю, они с Зорайей имеют гораздо больше общего, чем моя скромная персона. А теперь прекрати тратить время, слезай со своей чалой и отправляйся за добычей, чтобы поскорее отправиться домой.
Не прекращая ворчать, Рахим спешился и потрепал свою лошадь ахалтекинской породы по шее. Серая шкура блестела на пустынном солнце, как отполированное олово.
Тарик обвел взглядом раскинувшиеся до самого горизонта пески. Пейзаж изредка разбавляли скудные сухие кусты. От этого океана всех оттенков коричневого исходили волны жара, отчего по небу с облаками бежала голубая и белая рябь.
Надежно упрятав добычу Зорайи в кожаную седельную суму, Рахим взлетел в седло со сноровкой молодого вельможи, которого с детства обучали подобному мастерству, и протянул:
– Что же касается пари…
– Нет, только не это, – простонал Тарик, заметив решительное выражение на лице друга.
– Потому что знаешь, что проиграешь?
– Ты лучший наездник, чем я.
– Зато у тебя скакун выносливый. И отец эмир. А еще я уже один раз проспорил сегодня. Дай мне шанс сравнять счет, – настаивал Рахим.
– И долго ты планируешь продолжать эту игру?
– Пока не одолею тебя. Во всем.
– Тогда состязание затянется навечно, – поддразнил Тарик.
– Негодяй, – едва сдерживая ухмылку, бросил Рахим и натянул поводья. – Из-за такого оскорбления я готов забыть о честной борьбе. – С этими словами он пришпорил кобылу и поскакал в противоположном направлении.
– Покажем этому глупцу, – рассмеялся Тарик.
Он подкинул птицу в воздух, прижался к шее жеребца и щелкнул языком, натягивая поводья. Арабский скакун встряхнул гривой, фыркнул и встал на дыбы, прежде чем стремительно броситься в погоню. Из-под копыт вихрем взметнулся столб песка и пыли.
Белая накидка-рида Тарика развевалась, грозя улететь, несмотря на кожаную налобную ленту, крепившую капюшон к голове.
Преодолев последнюю дюну, всадники помчались к окруженной стеной крепости из сырцового кирпича, чьи башни высоко вздымались над песком. Медные купола уже покрылись зеленовато-голубой патиной[5] от времени.
– Сын эмира скачет! – выкрикнул один из сторожевых, завидев Рахима и Тарика, которые стремительно приближались к боковым воротам.
Створки едва успели распахнуться, скрипя железными петлями, как оба всадника пронеслись внутрь. Слуги и мастеровые разбегались с их пути. Наземь полетела корзина с хурмой, и все содержимое рассыпалось в разные стороны. Пожилой мужчина выругался вслед юнцам и с трудом наклонился, чтобы подобрать своевольные оранжевые плоды.