Шаса первым презрел бы любого мужчину своего возраста, до сих пор цепляющегося за материнскую юбку, но ему и в голову не приходило, что это относится и к нему самому. Тот факт, что Сантэн Кортни была его матерью, выглядел совершенно несущественным. Что привлекало его в ней, так это острейший финансовый и политический ум; она также была его деловым партнером и единственным доверенным лицом. И принять такое серьезное решение, не посоветовавшись с ней, он никогда бы не решился.
Он выждал неделю после возвращения в Кейптаун, разбираясь в своих чувствах и ища возможности поговорить с Сантэн наедине, потому что ничуть не сомневался, какой будет реакция его отчима на подобное предложение. Блэйн Малкомс представлял оппозицию в парламентском подкомитете, изучавшем проект замены нефти на уголь, это было частью долговременного плана правительства по снижению зависимости страны от импортной сырой нефти. Комитет намеревался рассмотреть все доводы за и против, изучив ситуацию на месте, и Сантэн в кои-то веки не сопровождала мужа. Именно такого случая и выжидал Шаса.
До имения Малкомсов от Вельтевредена ехать на машине было меньше получаса, через перевал Констанция-Нек и вниз по другую сторону гор к побережью Атлантики, где на пятистах акрах земли стоял дом, построенный Сантэн для Блэйна; поросшие дикой протеей склоны круто спускались к скалистым мысам и белым пляжам. Старый дом, Родс-Хилл, построил во время правления королевы Виктории один из прежних магнатов-шахтовладельцев из Рэнда, но Сантэн полностью изменила и обновила его внутри.
Когда Шаса припарковал «ягуар», она уже ждала его на веранде, и он взбежал по ступеням, чтобы обнять ее.
– Ты худеешь, – нежно пожурила она его.
По его телефонному звонку она поняла, что сын хочет обсудить нечто важное, и Сантэн поступила в соответствии с их традицией. Она надела хлопковую блузку с открытым воротом, просторные брюки и удобные ботинки для пеших прогулок и, ничего не говоря, взяла сына под руку, и они пошли по дорожке, которая огибала ее розовый сад и поднималась по заросшему склону холма.
Последняя часть подъема была крутой, а тропа неровной, но Сантэн миновала ее без остановок и вышла на вершину впереди Шасы. Ее дыхание почти не изменилось и через минуту уже вернулось в норму. «Она держит себя в прекрасной форме, и одному небу известно, сколько она тратит на разные оздоровительные средства, да еще и тренируется, как профессиональный атлет», – подумал Шаса, с гордой улыбкой посматривая на нее. Он обнял мать за тонкую крепкую талию.
– Разве здесь не прекрасно? – Сантэн легко прислонилась к сыну, глядя на холодные зеленые воды Бенгельского течения, окружавшего белым пенным кружевом мыс, который, словно ступня средневекового рыцаря, был закован в доспехи из черного камня. – Это одно из моих любимых мест.
– Кто бы сомневался, – пробормотал Шаса и повел ее к плоскому камню, поросшему лишайником.
Сантэн уселась на него, обхватив колени, а Шаса растянулся на пышном мху под ней. Какое-то время они оба молчали, и Шаса задумался о том, как часто они сидели вот так в этом особенном для Сантэн месте и сколько трудных решений было принято здесь.
– Ты помнишь Манфреда де ла Рея? – внезапно спросил он, но оказался не готов к ее реакции.
Сантэн вздрогнула и уставилась на него широко раскрытыми глазами, кровь отлила от ее щек, и Шаса не понял выражения ее лица.
– Что-то не так, мама?
Он начал встать, но она жестом остановила его.
– Почему ты спрашиваешь о нем? – спросила она, но Шаса не ответил прямо.
– Разве не странно, что наши пути пересекаются с его семьей? С тех самых пор, как его отец спас нас, когда я был еще младенцем и мы жили с бушменами в Калахари.
– Нам незачем снова перебирать все это, – резко перебила его Сантэн.
Шаса сообразил, что был бестактен. Отец Манфреда ограбил рудник Ха’ани, похитив алмазов почти на миллион фунтов в качестве мести за воображаемые обиды, которые, как он убедил себя, Сантэн причинила ему. За это преступление он был приговорен к пожизненному заключению и провел в тюрьме почти пятнадцать лет, но был помилован, когда в 1948 году к власти пришли националисты. В то же самое время националисты помиловали многих африканеров, отбывающих наказание за государственную измену, саботаж и вооруженное ограбление, осужденных правительством Смэтса за попытку помешать стране воевать с нацистской Германией. Однако украденные алмазы так и не были найдены, и это едва не уничтожило состояние, которое Сантэн Кортни создавала с таким трудом, жертвуя многим.