Теперь он говорил низким неотразимым голосом, который разливался по венам Тары, словно наркотик, и жестокие картины погасли, она заглянула через них в рай, земной рай, который они могут создать вместе.
– Я готова, – сказала она, и на этот раз в ее голосе не слышалось и следа колебаний.
Оставался час до того, как Маркус должен был отвезти ее в аэропорт, чтобы посадить на самолет «виконт» на обратный рейс в Кейптаун. Они с Мозесом сели за его стол на веранде, только вдвоем, и Мозес подробно объяснил ей, что необходимо сделать.
– Umkhonto we Sizwe, – сказал он ей. – «Народное копье».
Это название замерцало и зазвенело в ее мозгу, как полированная сталь.
– Прежде всего ты должна отказаться от всей открытой либеральной деятельности. Ты должна уйти из клиники…
– Моя клиника! – воскликнула Тара. – О Мозес, а как же мои бедные малыши, что им делать…
Она умолкла, увидев выражение его лица.
– Ты заботишься о физических нуждах сотни людей, – сказал он. – А меня заботит благополучие двадцати миллионов. Скажи мне, что важнее?
– Ты прав, – прошептала Тара. – Прости.
– Ты воспользуешься предлогом кампании неповиновения, чтобы заявить о своем разочаровании в освободительном движении и сообщить, что уходишь из «Черных шарфов».
– О боже, что скажет Молли?
– Молли знает, – заверил ее Гама. – Молли знает, почему ты это делаешь. Она тебе поможет во всем. Конечно, особый отдел полиции будет еще какое-то время держать тебя под наблюдением, но, когда ты перестанешь давать им повод, они потеряют интерес к тебе.
Тара кивнула:
– Понимаю.
– Ты должна больше интересоваться политической деятельностью своего мужа, общаться с его парламентскими коллегами. Твой отец – заместитель лидера оппозиции, имеющий доступ к министрам. Ты должна стать нашими глазами и ушами.
– Да, это я могу.
– Позже для тебя будут и другие задачи. Многие из них трудные, а некоторые даже опасные. Готова ли ты рискнуть жизнью ради борьбы, Тара?
– Ради тебя, Мозес Гама, я готова и на большее. Я бы охотно отдала за тебя жизнь, – ответила она.
Увидев, что она говорит серьезно, он кивнул с глубоким удовлетворением.
– Мы будем встречаться, когда сможем, – пообещал ей он. – Когда это будет безопасно. – Затем он издал клич, который должен был стать призывом к кампании неповиновения: – Mayibuye! Afrika!
И Тара ответила:
– Mayibuye! Afrika! Африка, пусть будет так!
«Я прелюбодейка, – думала Тара каждое утро за завтраком в течение всех недель, что прошли после ее возвращения из Йоханнесбурга. – Я прелюбодейка».
Ей казалось, что это должно быть видно, как клеймо на лбу, напоказ всему миру. Но Шаса весело приветствовал ее по возвращении, извинился, что прислал за ней в аэропорт шофера, а не приехал сам, и спросил, понравилась ли ей недозволенная интрижка с австралопитеком.
– Я подумал, что ты могла бы выбрать кого-нибудь помоложе. Я имею в виду, миллион лет – это довольно старые персоны, а?
Их взаимоотношения продолжились как ни в чем не бывало.
Дети, за исключением Майкла, казалось бы, совсем по ней не скучали. Сантэн в отсутствие Тары управляла хозяйством, как обычно, железной рукой в перчатке со сладким ароматом, и дети, поприветствовав Тару почтительными, но небрежными поцелуями, только и говорили о том, что сделала или сказала бабуля, и Тара с болью осознала, что забыла привезти им подарки.
Только Майкл вел себя иначе. Первые несколько дней он вообще не спускал с нее глаз, везде таскался за ней по пятам, даже настоял на том, чтобы провести с ней в клинике свой драгоценный субботний день, тогда как его братья отправились с Шасой на регби в Ньюленд, чтобы посмотреть, как «Западная провинция» играет с командой «Только черные» из Новой Зеландии.
Компания Майкла немного помогала смягчить боль первых приготовлений к закрытию клиники. Таре пришлось попросить трех ее чернокожих медсестер начать искать другую работу.
– Конечно, вы будете получать жалованье, пока не трудоустроитесь, и я помогу вам всем, чем смогу…
Но она страдала, видя в их глазах упрек.
Теперь, почти месяц спустя, воскресным утром она сидела в Вельтевредене за накрытым к завтраку столом в пестрой тени под виноградными лозами, вьющимися по решетке террасы, а слуги в накрахмаленной белой форме суетились вокруг них. Шаса читал вслух отрывки из статей «Санди таймс», хотя никто его не слушал; Шон и Гаррик язвительно спорили, выясняя, кто лучший в мире полузащитник, а Изабелла всячески шумела, требуя внимания папочки. Майкл подробно рассказывал Таре о сюжете книги, которую сейчас читал, а она чувствовала себя самозванкой, актрисой, играющей роль, к которой совершенно не подготовилась.