«Они искренне верят, что они – Божий инструмент на этой земле. Это и делает их такими чертовски опасными». Шаса мрачно улыбнулся, когда Манфред закончил речь и сел под одобрительный гул со своей стороны парламента. Националисты размахивали документами с указом, а премьер-министр наклонился, чтобы похлопать Манфреда по плечу, в то время как с задних рядов ему передавали десятки записок с поздравлениями.
Шаса воспользовался шумом, чтобы тихо извиниться перед отчимом:
– Я тебе уже не понадоблюсь сегодня, но если что, ты знаешь, где меня найти.
Потом он встал, поклонился спикеру и как можно незаметнее направился к выходу. Однако Шаса был ростом шесть футов и один дюйм, и, с черной повязкой на глазу, темными вьющимися волосами и приятной внешностью, он привлекал к себе немало любопытных взглядов молодых женщин, что сидели на галерее для посетителей, и враждебные оценивающие взгляды со скамей правительства.
Когда Шаса проходил мимо, Манфред де ла Рей оторвался от записки, которую читал, и взгляд, которым они обменялись, был пристальным, но загадочным. Потом Шаса покинул зал, снял пиджак и перебросил его через плечо, отвечая на приветствие швейцара, и вышел на солнечный свет.
У Шасы не было своего кабинета в здании парламента, потому что семиэтажное строение Сантэн-хаус, штаб-квартира «Компании Кортни по разработкам месторождений и финансированию», находилось всего в двух минутах ходьбы через парк. Шагая под дубами, Шаса уже мысленно сменил головной убор, заменяя политический цилиндр на фетровую шляпу делового человека. Шаса делил свою жизнь на две части, и он уже научился сосредоточиваться на каждой из них по очереди, никогда не позволяя распылять энергию, чтобы не ослабить ее.
К тому времени, когда он пересек дорогу перед кафедральным собором Святого Георгия и вошел во вращающуюся дверь Сантэн-хауса, он уже думал о финансах и руднике, жонглируя цифрами и возможностями, взвешивая факты и оценивая собственные предчувствия, и наслаждался игрой денег так же сильно, как наслаждался ритуалами и противоборствами в залах парламента.
В холле с мраморным полом и колоннами его встретили стоящие за стойкой приема две хорошенькие девушки, лица которых расцвели улыбками.
– Добрый день, мистер Кортни, – одновременно произнесли они, и Шаса одарил их ответной улыбкой, направляясь к лифтам.
Его реакция была чисто инстинктивной: ему нравилось видеть вокруг симпатичных женщин, хотя он никогда не прикоснулся бы ни к одной из своих служащих. Это казалось ему чем-то вроде кровосмесительства, непорядочным действием, ведь они едва ли смогли бы ему отказать, слишком это походило на выстрел по сидящей птице. Но девушки за стойкой все равно вздохнули и закатили глаза, когда дверь лифта закрылась за Шасой.
Джанет, его секретарь, услышала, как поднялся лифт, и уже ждала, когда откроются двери. Она была вполне во вкусе Шасы – более зрелая и уравновешенная, ухоженная и деловитая; и хотя она почти не пыталась скрывать свое восхищение, правила, установленные Шасой для самого себя, действовали и здесь.
– Что мы имеем, Джанет? – спросил он, и, следуя за ним через приемную в его кабинет, она на ходу зачитала список встреч на остаток дня.
Прежде всего Шаса подошел к стоявшему в углу телеграфному аппарату и просмотрел ленту с ценами на момент закрытия биржи. Фунт упал почти на два шиллинга, пора было снова покупать.
– Позвони Аллену и отмени встречу. Я еще не готов, – сказал он Джанет, направляясь к своему письменному столу. – Дай мне пятнадцать минут, потом созвонись с Дэвидом Абрахамсом.
Когда Джанет вышла из кабинета, Шаса просмотрел полученные по телетайпу сведения и срочные сообщения, оставленные ею. Он делал это быстро, не отвлекаясь на величественную картину Столовой горы в окне на противоположной стене; и когда зазвонил один из телефонов, он уже был готов говорить с Дэвидом.
– Привет, Дэви, как дела в Йоханнесбурге?
Вопрос был риторическим, Шаса прекрасно знал, что там происходит и что он намерен с этим делать. Ежедневные доклады и сметы лежали среди бумаг на его столе, но он внимательно выслушал выводы Дэвида.
Дэвид был управляющим директором компании. Они с Шасой дружили еще с университетских дней, и Дэвид был так близок с Шасе, как никто другой, кроме Сантэн.
Хотя алмазный рудник Ха’ани, расположенный на севере, рядом с Виндхуком, по-прежнему оставался основным источником процветания компании, как и все тридцать два года с тех пор, как Сантэн Кортни его открыла, под управлением Шасы компания расширилась, капитал теперь вкладывался в разные отрасли, и в итоге Дэвиду пришлось перебраться из Виндхука в Йоханнесбург. Йоханнесбург был коммерческим центром страны, и такой переезд стал неизбежностью, но Йоханнесбург также являлся унылым, скучным и непривлекательным городом. Сантэн Кортни-Малкомс отказалась покинуть прекрасный Кейптаун на мысе Доброй Надежды, чтобы обосноваться там, так что финансовая и административная штаб-квартира компании осталась здесь. Такое удвоение руководства было неудобным и дорогим, но Сантэн всегда поступала по-своему. Более того, Шасе было удобнее оставаться поблизости от парламента, и поскольку он любил Кейптаун так же, как Сантэн, то даже не пытался как-то переубедить ее.