Я посмотрела на Сивиллу, вернувшуюся к одеялам.
— У той женщины было ожерелье в виде двух змей? Как у Мелисанды?
— Я не видела. Она была укутана, — Сивилла сделала запись на листке и замерла. — Но змеи звучат знакомо, — она покачала головой. — Жаль. Не могу вспомнить.
— Может, вспомнится позже. Найдешь меня тогда?
— Конечно, как только вспомню. Или отправлю Норри. Она хочет остаться в главном зале со мной на ночь, — Сивилла потянулась и отложила список. — Она такая сильная, Люси! Честно, у нее сегодня сила десятерых.
Я вспомнила, какой уверенной была Норри, она была спокойной. Я с неохотой доверяла ей проблемы, боясь, что она слишком хрупкая, старая, но оказалось, что я недооценила ее.
Я недооценила и Сивиллу. В простой одежде, занятая работой, она источала уверенность, какой не было раньше. И я видела кое-что еще.
— Ты счастлива, — удивилась я.
Сивилла растерялась.
— Страшно такое говорить, когда столько людей страдает, но да. Так приятно сделать что-то настоящее, полезное. Никому в главном зале не нужен придворный этикет. Они просто хотят кровать, немного еды и доброе слово, и я могу это сделать, — она улыбнулась. — Это как моя старая жизнь с мамой. Я доставала припасы, разбиралась с проблемами и успокаивала работников на кухне…
Я была рада ее счастью, но это и тревожило.
— А король? Он знает, сколько ты делаешь?
— О, Люси, он так мной гордится, — она сияла. — Теперь он делится со мной отчетами. И мы говорили — правда — о происходящем в городе и о том, что нужно сделать.
— Это хорошо, — мой голос звучал странно, но я не знала, что сказать.
— О, знаю, тебя этим не удивить, — сказала Сивилла. — Генри постоянно просит у тебя совета. Но для меня это в новинку, и это чудесно. Он доверяет мне, — она тряхнула головой. — Я так старалась быть правильной королевой, не унизить его. Но, похоже, стоило с самого начала быть собой.
В дверь постучали. Сивилла быстро обняла меня.
— Мне нужно это отнести. Но ты можешь остаться, Люси.
— Спасибо, но мне нужно идти, — если я останусь, она снова заговорит о Нате, а я этого не вынесла бы.
За дверью оказалась Клеменс, она покраснела при виде меня. Сивилла не заметила. Она тепло приняла Клеменс, они начал обсуждать припасы, даже шутить про трудности дня.
— Спокойной ночи, — сказала я и ушла.
В темноте холодный дождь падал на мое пылающее лицо.
Что я наделала?
Я была так уверена, что поступаю правильно, отталкивая Ната. Я восприняла печаль Сивиллы как предупреждение. Но теперь ее ситуация изменилась…
Было ли поздно возвращаться к Нату? Сказать ему, что я могла ошибиться? Сказать, что я любила его и хотела бы все исправить?
Мои ноги решили за меня. Я повернулась к его комнатам, сначала шла, потом бежала все быстрее. В его окне горел свет. Я взбежала по лестнице и постучала в тяжелую дверь.
Никто не открыл ее.
Я постучала сильнее.
— Это Люси, — сообщила я в замочную скважину.
Нат не ответил.
Его могло там не быть. Или он мог спать.
Но был вариант страшнее, который я не могла упустить. Он мог знать, что я здесь, но не впускать меня.
Я постучала еще два раза, испугалась, что разбужу Пенебригга. Никто не вышел.
Я заставила себя отвернуться. Несмотря на отчаяние, я не могла стоять здесь всю ночь. Я была нужна в другом месте.
Дождь хлестал меня, я снова пересекала темный двор. Я не сдавалась. Мне нужно было подождать, но я все еще хотела поговорить с Натом, попросить о еще одном шансе все исправить. Но глубоко внутри я все равно боялась, что этот шанс мне уже давали, а я им не воспользовалась.
† † †
Уставшая и полная печали, я отправилась к комнатам стражи, чтобы увидеть капитана Кноллиса, надеясь, что у него есть догадки, где искать Мелисанду. К его и моему разочарованию, ему нечего было мне доложить.
— Мелисанду нигде не видели, — сказал он. — Как и ее служанку. Никто не подходил к тем комнатам, с тех пор как мы ушли. Кем бы те женщины ни были, они скрылись.
Новости были плохими, но я знала, что нужно сообщить королю. Я видела его много часов назад, он хотел знать о продвижении дела.
Я еще полчаса искала новый парадный зал, он временно был у арены для турниров. Когда я прибыла туда, все было в хаосе. Самые ценные вещи перенесли сюда, но брюссельские гобелены все еще были скручены, позолоченный трон короля забыли в углу, а картины Гольбейна, Рафаэля и Джентилески были прислонены к стенам. Ящики документов стояли всюду, толпы секретарей пытались навести порядок.