Все слышали, как примарх особо подчеркнул титул Воителя.
— Но не наша, — сказал Ариман.
— Не наша, — подтвердил Магнус. — Из всех призов, которые можно заполучить на Терре, самый важный для меня — это подземная аркология, где хранится последний осколок моей души.
Красный свет завитками поднимался от бумаги, словно осколок стекла, лишенный единого целого, дробился на множество других. Это напомнило Магнусу свои ранние исследования Просперо, величественную статую огромной птицы, забытую на узкой тропе, на отвесном склоне скалы, что возвышалась над давно мертвым городом.
Статуя сорвалась и разлетелась вдребезги на разноцветные осколки стекла — и так Магнус раскрыл тайну работы Изначального Творца и научился механике того, что позже станет Братствами Тысячи Сынов.
— Все разбитые вещи разрушают свою форму и назначение, — сказал Магнус. — Моя душа, Империум, даже эта война Хоруса Луперкаля. Так что поймите, мои сыновья: то, что мой отец держит в плену под своим Дворцом — не просто часть меня, это лучшее, что есть во мне.
— Больше мы тебя не подведем, — заявил Амон, ударив себя в грудь.
Магнус кивнул и сжал кулак, чувствуя, как начинают дрожать кончики пальцев.
Он отвернулся от своих сыновей и сказал:
— Амон, Менкаура, возвращайтесь к своим воинам и сотворите мандалы вокруг шатра. Ариман, Останься со мной. Мы погрузимся в Великий Океан, ты и я!
— Сир, разумно ли это? — спросил Ариман. — Течения Великого Океана неспокойны настолько, что это за пределами наших знаний. Гнев и ярость нерожденных у самой завесы между мирами. Прорвавшись, они не позаботятся о том, кого убивать — друга или врага.
— Мы должны, — сказал Магнус. — Жиллиман и Лев приближаются с каждым днем, а Дворец все еще стоит. Если путь внутрь и существует, то только я смогу его найти, что бы там ни думал Пертурабо. А теперь делай, как я велю.
Амон и Менкаура отсалютовали и покинули шатер. С их уходом Магнус выпустил дрожащий вздох, который не был вздохом, и почувствовал, как учащенно забилось сердце, которое сердцем не было.
Он вцепился в край мензульного столика — его пронзила острая боль.
— В чем дело, сир? — спросил Ариман.
Магнус остановил его:
— Мой отец вылепил это тело с помощью древних знаний, забытой алхимии и договора, содержание которого даже Сам не смог полностью постичь. Но я больше не уверен, кем стал после того, как Волчий Король расколол мою душу.
— Ты — Магнус Красный, Алый король, — сказал Ариман.
— Возможно когда — то… но без последней части своей души я нечто меньшее… и в тоже время нечто большее.
Магнус отвернулся от столика и встал перед разбитым зеркалом.
— Десять миллионов осколков стекла и слез… — проговорил Магнус.
— Сир?
— Я разбил его на Просперо, когда в приступе ярости разгромил свои покои. Ты помнишь? Сразу после того, как взмыл на крыльях варпа и полетел на Терру, чтобы предупредить отца о предательстве Магистра Войны.
— Я помню, — ответил Ариман. — Это стало началом конца для нас.
Магнус покачал головой.
— Нет, наш конец начался задолго до этого, — печально произнес он.
Он протянул руку и провел красным пальцем по трещинам на стекле.
— Я всегда насмехался над Ангроном за утрату контроля над собой, за его звериную ярость. Я верил, что он слаб. Но когда я увидел, что натворил, то понял — я ничем не лучше своего брата. Я возомнил, что непогрешим, что знаю больше других.
— Тогда почему ты хранишь его, мой господин? — спросил Ариман.
— Мне нравится думать, что каждый осколок отражает грани моей внутренней сущности, — ответил Магнус. — Некоторые я знаю слишком хорошо, а другие — словно отражения незнакомых лиц. Одни из них благородны, другие удивительны, третьи чудесны. Прости, но многие из них мрачны и ужасны.
Он скользнул пальцем к центру зеркала, туда, где не доставало еще одного осколка в форме слезы.
— Но в основе образа всегда лежит вот это… пустота.
Магнус уставился в зеркало, откуда на него смотрело его разбитое отражение.
Он был высок, даже среди своих братьев-примархов, краснокожее тело увито мускулами.
Красная грива волос обрамляла его лицо, едва сдерживаемая обручем из золота и слоновой кости. Бронзовые доспехи с рогатым нагрудником переливались всеми оттенками прометия, как будто их только что выковали. Длинные птеруги из тончайшей вареной кожи свисали до колен, украшенные золотыми заклепками и эзотерическими письменами.