Единственный глаз мерцал бесконечным разнообразием цветов, не имеющих названия, и придавал коже цвет расплавленной меди. Магнус протянул руку, чтобы коснуться сморщенной кожи, покрывающей то место, где должен быть другой глаз.
— Одним лишь усилием мысли я могу изменить свою внешность, стать богоподобным или земным, прекрасным или чудовищным, но этого… этого я не изменю.
Он отнял руку от лица и раскрыл пальцы.
Дрожь становилась все сильнее.
Если Ариман и заметил это, то ничего не сказал.
— Присоединяйся ко мне, сын мой, — сказал Магнус, проходя в центр шатра и усаживаясь, скрестив ноги, на ковры в месте слияния их переплетающихся спиралей. Ариман сел напротив, и Магнус уже чувствовал, как сила его сыновей стекает к ним, когда те чертили круги мандалы.
— Ты прав, Азек, плыть сейчас по Великому Океану крайне опасно. Но у меня мало времени.
Он поднял глаза вверх, и сила хлынула в него.
— У всех нас мало времени.
Магнус оторвался от своей физической оболочки с легкостью, недоступной его сыновьям.
Его плоть уже перетекала из материального мира в имматериум. В отличие от Аримана, он не нуждался в Исчислениях, чтобы сорвать замок на цепях, которые приковывали дух ко плоти. Чувство освобождения опьяняло, словно кто — то тащил в гору невидимую ношу, а затем сбросил ее на вершине и взлетел.
Земля ушла из — под ног, и тонкое тело примарха свободно воспарило. За ним хвостатой кометой по спирали последовал Ариман. Освобожденный от плоти, Магнус был существом чистой энергии, созданием божественного происхождения вне пределов возможностей плоти. Ни голод, ни жажда не тревожили его, а границы пространства и времени не сковывали слишком жестко.
Для такого существа, как Магнус, время и пространство всегда были предметом изучения.
Так и будет…
Магнусу были хорошо знакомы нашептывания варпа, но даже он не мог сказать наверняка, было ли это искушением какого — то нерожденного или его собственными непомерными амбициями.
Он поднялся, несомый грохочущими восходящими потоками психической энергии.
Обычно путешествие через Великий Океан проходило в тишине и покое, но там, внизу, война изливала в эфир неистовые бури эмоций. Над всей поверхностью земного шара бушевали психические ураганы, усиленные безумием, гневом и ужасом, которые выпустила на свободу эта война. Убийственные потоки яростной психической энергии делали эфир вокруг Терры похожим на полет «Грозовой птицы» прямо в Око Ужаса.
Большинство смертных ничего об этом не знали, но каждая живая душа на Терре чувствовала, что происходит в темноте.
Постоянный страх и боль во время сражений были ужасны, но видения, приходящие к людям, когда они закрывали глаза, были гораздо хуже.
За психической завесой, защищающей внутренние пределы Дворца, Магнус увидел завихрения призрачных форм: нерожденные, подобно падальщикам, кружат, предвкушая бойню.
Рога и когти…
Слишком много глаз и чрезвычайно широких челюстей…
Неутолимая жажда…
Ариман плыл рядом с ним, его тонкое тело было чистым и совершенным.
— Мы пылаем слишком ярко, милорд, — сказал он, указывая туда, где к ним поднимался шлейф из монстров, порожденных варпом, подобно плазменным бурям, вырывающимся из звездной короны: одинокие хищники, стаи охотников и несметные силы чистой ярости.
— Я ни для кого не потушу свой блеск, ни для людей и уж тем более не для демонов, — усмехнулся Магнус.
Одной только мыслью он вооружил себя посохом-хекой и хопешем с бронзовым клинком, объятым огнем. Ариман последовал примеру отца, и несколько мгновений спустя тоже облачился в доспехи и вооружился своим черным эбеновым посохом-хекой.
Воинственный рой поднялся к ним на кипящей волне безумного голода.
— За мной, — велел Магнус.
Отец и сын сражались вместе как один, пылая огнем и яростью. Светом хопеша Магнус разрезал нерожденных на части, рассеивая их сущности, подобно тому, как ураган разгоняет туман. Могущественнее самого ужасного из демонов, он крутанулся и нырнул между ними. Он чувствовал на себе их ледяные когти, сжигал их испепеляющей молнией из своего глаза и сверкающим огнем своего посоха.