Объем разрушений был таков, что путь вынужден был прокладывать колоссальный сверхтяжелый транспорт. Для прохода более мелкого транспорта «Левиафаны» и оскверненный «Капитолий Империалис» сокрушали громадные остатки разрушенных снарядами руин и сравнивали их с землей, чего не могли сделать недели артиллерийских обстрелов.
Пригибаясь, Ариман повел свое братство через трехметровые траншеи, вырубленные в щебне молотящими гусеницами «Кхасисатры» — «Капитолием Империалис» класса «Монолит», по мере того как тот прокладывал себе путь к стенам Дворца.
С башни палили боевые орудия, а установленная вдоль борта макропушка, стреляла каждые двадцать семь минут. Когда это происходило, каждому смертному воину в радиусе пятисот метров нужно было отвернуться, заткнуть уши и открыть рот, чтобы не дать ударному импульсу выстрела разрушить легкие и превратить внутренние органы в кашу.
Лаз-огонь пронесся над головой, пыль и осколки камней посыпались в траншею.
Наверху беспорядочно движущиеся тени растягивались и раздувались, пятились и кружили вокруг огня. Сальный привкус прогорклого жира и скрежет по эфирным чувствам подсказали Ариману, что не все тени были от мира сего.
Сверкающий золотой свет, который они с Магнусом видели, когда парили по Великому Океану, все еще был там — такой слабый и такой хрупкий. Ариман не осмелился задерживать на нем внимание, опасаясь, что в материальном мире защитники обнаружат его присутствие.
Это было похоже на жажду, которую нельзя было утолить; присутствие, которое можно было ощутить, только не стремясь его отыскать. Но оно было там, и все еще могло быть взломано.
Бесконечный поток Нерожденных чувствует тоже самое…
Самус, Охолоксен, Варгал, Кор’Бакс, Ур-нефр и еще бесчисленное множество.
Столько имен, столько тайн, которые можно вырвать из этих бессмертных разумов.
Ариман чувствовал, как они в исступлении царапают границы реальности, обезумевшие от кровопролития, охватившего Тронный Мир. Завеса между мирами была разорвана в тысяче мест, позволяя демонам извергаться на поверхность мира в виде невообразимых смертоносных стай из клешней и клыков. Но здесь, вблизи телекинетического щита, путь во внутренние границы Дворца им был заказан.
Ничто по-настоящему демоническое не могло проявиться в тени этой психической силы.
Но давление нарастало, и вскоре щит Императора будет разбит.
— Знаешь, что мне это напоминает? — спросил Ариман, оглядываясь через плечо на то, что сровняли с землей наступающие позади левиафаны. Сотня легионеров следовала за Главным Библиарием по вырытой траншее наряду с пятью тысячами смертных солдат в охряных и черных одеждах, несущих шипастые крюки и роторные лестницы.
Подобная свита сопровождала каждый из этих исполинских механизмов.
— Не знаю, — ответил Атрахасис, новый советник Аримана. — Я не Атенеец.
Атрахасис был адептом Рапторов со всей присущей этому братству прямотой.
Доспехи воина в красном и цвете слоновой кости отливали перламутром, ни одна пылинка или соринка не оскверняли отполированные пластины. Совершенство форм воина напомнило Ариману Хатхора Маата, и прежнее лицо брата всплыло перед глазами.
Ариман вытеснил из разума воспоминание о павшем адепте Павонидов.
Нет, не павшем. Принесенным в жертву. Моей рукой.
— Так что же это тебе напоминает? — спросил Атрахасис, когда Ариман не продолжил.
— Улланор, — наконец ответил Ариман. — Когда флот геоформеров сравнял с землей целый континент ради тщеславия одного человека. Нам говорили, что все это в нашу честь, но на самом деле — в честь Него, как бальзам для Его нарциссического эго, как осознание того, как многое зависело от Его повеления.
— Именно тогда Он покинул крестовый поход, — отметил Атрахасис. — И передал командование войсками Воителю.
— Потому что руководство крестовым походом стало для Него утомительным, — продолжил Ариман. — Славные дни его первых десятилетий давно миновали, оставалось только довести его до конца. Вот почему Он ушел. Возвышение Хоруса было знаковым событием, но не более. Император покончил с нами и стремился вернуться к Своим последним начинаниям.