— О, — сказала Лули. — Хочешь бутерброд? А может, воды?
— Что? Нет, спасибо.
Внезапно я почувствовал себя отвратительно. Болван! Лули — приманка.
— Я сама сделала бутерброды, — похвасталась она. Я слабо улыбнулся.
— Не хочу, спасибо.
Это не ее вина, сказал я себе. Она еще слишком мала, чтобы понимать. Между прочим, сколько ей лет? Трудно сказать. Впрочем, какая разница. Теперь это не имеет значения. Маккейн мертв. Должно быть, она знает о этом. Как она могла не понимать, что делает? Я заставил себя разжать кулаки. Хотелось схватить Лули и трясти. изо всех сил. Пока глаза у нее не вылезут, пока она не подавится собственным языком, пока кости у нее не захрустят…
Чертова кукла! Я откинулся на сиденье и, скрестив руки на груди, злобно уставился перед собой, чувствуя, что схожу с ума.
Нет, я давно спятил, а сейчас становлюсь еще более сумасшедшим.
Один из мужчин уселся за руль. Рядом с ним разместилась очень худая девушка с мрачным выражением темных глаз. На коленях у нее лежал мой пистолет. Интересно, хочет ли она по-прежнему убить меня? Наконец я вспомнил.
Чтобы удостовериться, я, подавив злость, наклонился к Лули и шепотом спросил: — Ее зовут Марси? — и показал на девушку.
— Угу, — кивнула девочка.
— Так я и думал.
— Ты ее знаешь?
— Когда-то знал.
Три года назад Марси находилась в Денвере. Она потеряла свою собаку по кличке Рангл. Это был нечесаный лохматый белый пес. Он скулил и пытался убежать, а когда червь обрушился на него, страшно завизжал. Но Марси не знала об этом. Я ей никогда не рассказывал. Вместо этого я переспал с ней. Помнит ли она об этом? Может быть, здесь и кроется причина ее ненависти ко мне?
Лули польстило мое доверие. Она предложила: — Хочешь, покажу тебе мой зверинец?
— Твой зверинец?
— Угу! Там у нас есть свинообраз, и вампир, и детеныш…
— Лули! — строго одернула ее Джесси, подсев к нам. — Ты ведь знаешь правила. Гостям нельзя все рассказывать.
— Да, Джесси. Извини меня, пожалуйста.
Лули повернулась ко мне и выразительно прижала палец к губам.
Водитель вывел микроавтобус вперед, и машины выстроились в походную колонну. Я повернулся к окну: может, удастся запомнить дорогу.
Впереди ехали два мотоциклиста, явно выполняя роль разведки. За ними следовал грузовик с двумя большими червями, потом фургон, сзади — грузовик с Орри и Деландро. За ними Франкенштейн вел мой джип, нагруженный добычей, поверх которой восседал мистер Президент. Голая кроликособака с любопытством смотрела в мой бинокль, приложив его к глазам не тем концом. Третий мотоциклист замыкал конвой.
Я посмотрел на Джесси: — Могу я спросить?
Она пошарила в холодильнике и извлекла оттуда свежее яблоко.
— Можешь. — Она вгрызлась в яблоко. — Но ответить не обещаю.
— Как вам, вернее, Джейсону удалось приручить трех червей?
— А мы их не приручали. Такого понятия, как ручной червь, вообще не существует.
— Но… — Я оглянулся на едущий сзади грузовик. — Три-то червя у вас есть.
— Это заслуга Орри. Он привел двух других.
— Да?
Она с гордостью кивнула: — Орри вообще особенный. Он — юный бог.
— Ну ладно, его-то как приручили? Джесси холодно посмотрела меня: — Бога нельзя приручить, Джеймс.
— Простите.
— Да нет, все нормально. Это все от твоей неопытности. Возможно, со стороны он и выглядит дрессированным — для непосвященных. С таким же успехом я могу расценить твой личный знак как свидетельство того, что тебя тоже приручили.
Я промолчал. Развивать эту мысль не хотелось. Но Джесси не унималась; — Чтобы приручить кого-нибудь, Джим, ты должен не уважать его, видеть в нем неодушевленный предмет или животное; и это унижает тебя в еще большей мере, чем того, кого ты хочешь приручить. Ты еще раз отрицаешь, что Бог есть во всех нас. Но если ты сможешь проникнуть глубже и разглядеть душу, то установишь контакт с любым одушевленным существом, с любой частицей Бога на этой планете — независимо от того, в каком теле она обитает. Нельзя выдрессировать душу — можно лишь научиться партнерству с ней.
— Простите, но я не вижу разницы.
— Увидишь, — сказала Джесси. — После тренировки.
— Меня будут тренировать? Она кивнула с набитым ртом.
— М-м… А что, если я не захочу?
— Ты уже сделал выбор, — напомнила она. — Вернее, сделала твоя машинка.
— Еще раз простите, но этого я тоже не понимаю. Она протянула руку и постучала пальцем по моему лбу.
— Вот твоя машинка, там, внутри. Ты программировал ее со дня рождения. Ты не знал, что программируешь самого себя, но все время занимался этим. Строил логические связи, принимал решения, давал заключения и оценки — и все это лишь на основании того, что варилось в твоем черепе. В любой ситуации ты подсознательно пользовался только одним критерием: причинит ли это вред лично тебе. Подсознательно — подсознательные установки всегда нацелены на выживание. Ты это уже продемонстрировал. Но если ты пробудишься, Джим, то увидишь, как запрограммированность на выживание держит тебя в ловушке.