– Система работала прекрасно, – возразила Лиз. – Мы могли отследить целые дивизии, всего лишь посылая рутинные запросы о полевом оружии. Все было безупречно. – Она положительно наслаждалась своим рассказом. – Беда состояла в том, что мы не могли использовать разведданные, не рискуя раскрыть всю игру.
Поэтому информации не давали ходу, если она не подтверждалась из других источников, скажем, спутниковыми фотографиями. А наши спутники-шпионы сбивали сразу после запуска, так что мы не могли воспользоваться данными. Секрет был слишком серьезен. Мы должны были сберечь его на случай войны, прямо угрожающей существованию Соединенных Штатов. Это мощное стратегическое преимущество.
– М-м, – протянул я. – Ты сказала, что это больше не секрет. Что же произошло?
– Месяца три назад союзники из четвертого мира попытались высадить несколько дивизий на побережье Мексиканского залива. Около Хьюстона. Они назвали это армией экономического освобождения.
– Я никогда не слышал об этом.
– Не так много людей слышало. Произошел казус. Их винтовки разлетались. Корабли тонули. Самолеты разваливались на куски прямо в воздухе. Ракеты взрывались. Танки плавились. Они лишились связи. Не многие остались в живых.
– Да?
– Это вторая часть секрета. Если можно запрограммировать отзыв на специальный сигнал, с таким же успехом можно задать и программу самоуничтожения. На протяжении двух десятилетий мы имели возможность нейтрализовать или ослабить по крайней мере треть всей мировой военной техники – любое отдельно взятое оружие или категорию вооружений по всему миру или на ограниченной территории.
Раньше мы не осмеливались использовать эту систему в наступательных целях, потому что рисковали подорвать репутацию бездефектности американского оружия. С другой стороны, мы не могли рисковать преимуществом в разведывательном плане. Но это была первая попытка высадки иностранных войск на нашей территории, а данная система и создавалась как раз для таких случаев. Она сработала безукоризненно.
Лиз выглядела такой гордой, словно изобрела ее сама. Я подумал, какое же высокое положение она занимает на самом деле. Не является ли звание полковника еще одним прикрытием? Что мне теперь думать об американском правительстве? В нем не осталось ничего от того, каким оно должно было бы быть.
– Значит, мой фургон…
– Правильно. Я все время имела твой код. Мы могли подорвать тебя в любую секунду.
– Вот дерьмо!
Лиз согласно кивнула. Неожиданно я спросил: – Почему ты этого не сделала?
– Мы предоставили тебе шанс сдаться.
– Вы знали, что это я?
– О нет, на твоем месте мог оказаться любой другой осел. Я собиралась допросить водителя, зачем он доставляет оружие червям, но когда поняла, что это ты, то вколола тебе возбуждающее вместо снотворного.
– Я же мог сбить тебя! Я уже держал палец на кнопке! У меня были зенитные ракеты!
– Но ведь ты не выстрелил, не так ли?
– Нет. Я не знал, что это ты, но видел, что ты промахнулась не случайно. Ты могла бы взорвать меня, если бы захотела. Поэтому я сообразил, что это предупредительные выстрелы. Ты хотела просто остановить меня. Отец учил меня никогда не спорить с заряженным пистолетом. Конечно, он говорил о мире игр – там всегда найдется выход, – но некоторые его принципы применимы и к реальному миру. По крайней мере, я надеюсь на это.
– Разумеется. Твой отец был умным человеком. И ты поступил правильно, когда послушался его. Если бы ты открыл ответный огонь, то взорвал бы себя. Я послала шифрованный сигнал еще за сотню километров. Ты был курком. Система самоуничтожения была приведена в готовность и ждала. Сработает ли она, зависело от того, выстрелишь ты в ответ или нет. Я уже видела три фургона, которые взлетели на воздух таким образом. Должна сознаться, я ожидала, что ты станешь четвертым.
Я вспомнил, как был близок к тому, чтобы нажать на кнопку, испугавшись пикирующей вертушки. Какая-то доля секунды – «Сайдуиндер-6» полетел бы ей вслед.
То, что я сказал Лиз, не целиком было правдой. Я не открыл огонь не потому, что трезво оценил ситуацию. На это не оставалось времени. Я не стал стрелять, потому что… не стал стрелять. Если покопаться в памяти, единственное, что можно увидеть там, – я сам, отдернувший руки и сказавший: «Нет!» Я не знал, почему остановился.
Некоторое время я пытался понять, не потерял ли я самообладания. Не растерялся ли? Не испугался ли?
Нет, ни то, ни другое.
Я мысленно представил, как фургон накрывает шар пламени, рама мгновенно корежится, ломается пополам, стенки вылетают наружу, куски металла разносятся в стороны, отброшенные силой взрыва. Потом снова полыхает огонь, когда начинают рваться боеприпасы, и вспышки сливаются с продолжающим распухать огненным шаром – все это могло быть мною!
Я мысленно перенесся к началу, вспоминая вертушку, пикирующую на нас и проносящуюся над самой крышей, – себя самого, залезающего в турель и что-то почти механически делающего с приборами управления огнем – мой палец на кнопке – взрыв позади меня! – компьютер, спрашивающий: «Открыть ответный огонь?» – "Нет! "…
Я задержался и изо всех сил сосредоточился на этом «Нет!». Вот где главное! Почему я закричал «Нет!»?
Я продолжал удерживать этот кадр, снова и снова прокручивая его в голове, мучительно исследуя. Ответ, который мне нужен, прямо здесь – в моей памяти.
И неожиданно он попал в фокус. Я понял, почему не выстрелил, и даже улыбнулся от удивления.
– Разве это так смешно? – спросила Лиз.
– Очень. Знаешь, до какой степени я болван?
– Знаю, – ответила она, – но все равно можешь мне сказать.
– Я убегал, потому что думал, что сошел с катушек. Мне казалось, что я потерял надежду остаться человеком.
– Если ты имеешь в виду тот небольшой инцидент в Семье, – спокойно заметила она, – то я знаю о нем все. Ни один суд не обвинит тебя. Все, что ты сделал, было законно. – Она окинула меня взглядом. – С тобой все в порядке?
– Нет. – Где-то между ушами стоял невообразимый шум. – Я не хочу говорить о Семье. От этого у меня болит голова. И желудок тоже. – Стена между мной и моими воспоминаниями начала рассыпаться. Я снова мог испытывать боль. Я прижал запястья к глазам, стараясь стереть видения.
Лиз с интересом смотрела на меня.
– В голове стоит шум, – попытался объяснить я. – Там опять все перемешалось. Пока я не думаю о случившемся… пока говорю о других вещах, со мной все в порядке.
– Ты рассказывал, почему не нажал на кнопку, – напомнила она.
– Все это части одного и того же. – Это было трудно объяснить, но в то же время легко. Как только я начал, слова стали вылетать по собственной воле. – Понимаешь, Лиз, я не знаю, кто я. И боюсь, что начинаю превращаться в… подобие того, кого я очень хорошо знал. Вот почему тот случай в… Поэтому я… Я ехал, чтобы умереть, и не хотел умирать. И в то же время не мог придумать ничего другого. Я был совершенно уверен, что стал другим, утратил всякое чувство… чувство чего?.. Святости человеческой жизни.
Но это хорошо. Я только сейчас понял, что не выстрелил в вертушку, потому что не смог. То есть не захотел. Я уже почти выстрелил. В какой-то момент чуть не нажал на кнопку – но не нажал. Почему-то я знал, что на самом деле ты не хочешь боя. Просто знал это. Ты не хотела убивать меня и не была моим врагом. Вот почему я не выстрелил. И это чудесно. Если бы я действительно превратился в какого-нибудь монстра, я был бы сейчас мертв. То есть… – Я начал смеяться. – Это потрясающе! Я чувствую себя на тысячу лет моложе! Потому что обнаружил, что я не так уж плох. Это очень важно для меня. Правда!