Но в одном я не сомневался – это часть тренировки.
Нас не бросили.
Каждый день зал обставляли по-разному, а Форман никогда ничего не делал без цели. Мы привыкали к ежедневной смене окружающей обстановки, воспринимая и узнавая парадигму данного зала.
Сегодняшняя ситуация говорила не о внезапном прекращении курса тренировки, а о наступлении следующего ее этапа.
Это просто другой способ подготовки помещения.
Только для чего?
Я чувствовал, что разгадка рядом. Мы закончили подметать.
Теперь можно обставить зал самостоятельно.
Я вытряхнул последнюю порцию мусора и пыли в урну и отнес метлу с совком в кладовку. Посмотрел на остальных. Нас уже оказалось семеро.
Все ухмылялись. Каждый знал.
Мы взялись за стулья…
– Подождите минуту. – Это был жилистый паренек с черными вьющимися волосами, похоже пакистанец. – Как мы расставим их?
Хороший вопрос.
– Сейчас мы решаем сами, – сказал я. – Поэтому должны придумать нечто такое, чтобы стало понятно, что мы сами отвечаем за нашу тренировку.
– Правильно, – согласилась женщина со светлыми волосами. – В этом есть смысл.
– Не должно быть передних и задних рядов. Каждый должен получить хороший обзор.
– Верно. – Это Рэнд, парень с Гавайев. – Все должны быть равны. Или, по крайней мере, стулья.
– Круг, – предложила блондинка. – Расставим их большим кругом.
– Звучит здраво, – заметил Пейрент. – Как ты думаешь?
Все выжидательно посмотрели на меня.
– Э… – Я кое-что понял. – Почему вы спрашиваете меня?
– Ты начал подметать – значит, ты главный.
– Нет. Мы сейчас равны. Не думаю, что нам нужен вождь. Искать вождя – один из путей отказа от личной ответственности. Необходимо нечто такое, что должно представлять всех.
– Поэтому ты и подходишь, – сказала блондинка.
Я собрался огрызнуться, но увидел улыбку на ее лице. Мы рассмеялись.
– О'кей, – согласился я. – Мне нравится круг. Никому не хочется чего-нибудь другого?
Все согласились на круг.
Расставить стулья было недолго – ведь нас уже стало двадцать, а пока мы работали, присоединились и другие.
Я даже не представлял, каким огромным был зал: мы расставили по кругу пятьсот стульев, и еще оставалось место.
Это заставило меня снова задуматься о модулирующей тренировке.
Они знали.
Они должны были знать.
Они должны были обеспечить нас пространством, потому что оно нам понадобится. Они ожидали этого.
Возможно даже, что наши действия были в точности тем самым результатом, которого они добивались.
А это означало, что за нами наблюдают.
Я посмотрел вверх – камеры были на месте, причем одна смотрела прямо на меня. Я бы поставил на то, что она работает. Улыбнувшись, я помахал рукой.
– Вы что-то знаете, да? – Это опять женщина с озабоченным лицом.
Я продолжал улыбаться. Понимал, что она не поверит мне, но все-таки сказал: – Я знаю не больше вашего, честное слово. Просто радуюсь шутке. О'кей?
– Какой шутке? Это не смешно!
– Очень смешно. Все. В целом. Жизнь – это большая шутка, которую мы разыгрываем сами с собой. И сегодня становится ясно, в чем здесь юмор.
Она покачала головой.
– Какой-то вы странный. – И отошла.
Она права. Я странный. Я улыбнулся другой камере, тоже направленной на меня, и помахал рукой, потом стал осматриваться, куда бы сесть.
Большинство мест было занято. Закончив расставлять стулья, люди стали садиться. Что это – привычка? Групповой эффект? Стадное поведение?
Или они начали понимать, в чем соль шутки?
Я не знал.
Единственное, что я знал, – в данный момент мы должны сесть.
Это был очень тщательно спланированный процесс – но процесс, который изобретали мы сами, по ходу дела.
От нас ждали этого. В этом и заключался смысл.
Последние слушатели расселись по местам, смущенные и неуверенные. Но вокруг совершенно явно что-то происходило, поэтому они сели и стали ждать.
То, что происходило, было последним днем тренировки. Только теперь мы проводили ее сами, потому что от нас ждали этого.
Понимаете… Форман говорил: – Вы существуете в модусах. Двигаясь по жизни, вы переходите из одного модуса в другой. Вот вы в модусе родителя, а вот в модусе ребенка. Сексуальном модусе. Модусе агрессии. Каждый из них существует, потому что в какой-то момент вы обнаруживаете, что именно он необходим для вашего выживания. Ваша личность – коллекция стереотипов поведения. Например, сейчас вы "пребываете в модусе скептического студента. Форман говорил: – Наш курс посвящен тому, как выходить за рамки этих маленьких модусов и попадать в больший контекст, где они и создаются. Зовите его источником. Я понимаю, что это звучит почти как жаргон, но не судите строго. То, к чему мы стремимся, – научить компьютер самопрограммироваться. Вы научитесь создавать адекватные модусы по мере необходимости. Таким образом, то, к чему мы стремимся, – это модус нахождения вне модусов, где вы сможете конструировать любые варианты. Форман говорил: – Что вы делаете, когда у вас ничего нет? Созидаете.
Он говорил: – В этом вся штука. До сих пор все ваши модусы возникали по необходимости. Вы создавали их, потому что считали, что они связаны с вашим выживанием. Теперь вы можете создавать модусы, не имеющие с выживанием ничего общего, – и только потому, что вам хочется их создать. Вы выбираете.
И вот сейчас мы выбирали, каким сделать себе последний день тренировки. Просто выбирали, без конкретной цели. Это не касалось ни выживания, ни правоты. Мы выдумывали по ходу дела. Мы изобретали.
В этом и заключался юмор.
Так мы и жили, не зная, что можем сделать жизнь такой, какой нам хочется, Вместо этого мы шли по жизни, делая то, что, казалось, обязаны делать, – и ненавидели себя за то, что не можем разорвать порочный круг. Но здесь тоже существовал выбор; мы сами выбрали такую жизнь.
Но ведь существует другой, лучший выбор.
Например, сидеть в комнате вместе с пятью сотнями людей, которые раньше казались тебе чужими, и смеяться, и улыбаться друг другу.
Наверное, мы выглядели идиотами.
Сторонний наблюдатель решил бы, что мы сошли с ума. Это напоминало сборище в психушке: сесть в кружок, хихикать, смеяться и строить друг другу рожи.
Смех набирал силу. Он прокатывался по залу волнами. Теперь мы все начинали понимать соль шутки. Мы сидели, смотрели друг на друга и радовались самим себе и тому, что все осталось позади. Теперь мы были семьей.
Человеческой семьей.
Посторонних больше не существовало.
Это было замечательное ощущение – окончательно принадлежать к чему-то; и это что-то было всем.
Когда смех замер, возник короткий миг неловкости. Мы стали переглядываться.
Все это хорошо. Но что дальше?
Встала одна женщина. Она была смущена, но лицо ее светилось.
– Я просто хочу сказать спасибо каждому. Вы – прекрасны.
Мы зааплодировали.
На другом конце круга встал мужчина и тоже начал благодарить. А после него другой. Потом еще женщина. Никакой очередности не существовало, и говорить-то было не обязательно. Ты говорил, если был готов к этому. Мы тренировались функционировать в этом режиме – режиме уважения к взаимному общению. Никто никого не перебивал. Мы выслушивали каждого и аплодировали, и хотя, наверное, прошло ужасно много времени, мы оставались на своих местах, пока каждый не получил возможность высказать то, что хотел.
Процесс назывался завершением общения. Форман рассказывал о нем: – Большинство всю жизнь повторяет: «Это я должен сказать». Вы таскаете с собой повсюду ношу незавершенных разговоров и удивляетесь, откуда голоса в вашей голове. Хуже того – при первом удобном случае вы норовите высказать то, что торчит костью в вашем горле. Вы вываливаете весь свой гнев, или разочарование, или страх на первого попавшегося безответного бедолагу, вместо того чтобы обратиться по истинному адресу. А потом еще удивляетесь, почему у вас не складываются отношения с людьми. Вы ходите и сообщаете свои новости тем, кому они не предназначены. Попробуйте сказать человеку то, что ему в данный момент необходимо услышать. Например, «спасибо», «простите меня» или «я люблю вас», и вы увидите, что произойдет…