– А что произойдет, если я провалюсь на каком-нибудь из этих этапов?
– Непременно провалишься.
– Да?
Она снова кивнула.
Я растерялся.
– Вы чего-то недоговариваете?
– Нет.
– Нет?
Джесси погладила Лули по длинным каштановым волосам и нежно поцеловала. Потом посмотрела на меня: – Понимаешь, тебе кажется, что провал имеет какое-то значение. Ничего подобного. Неудача – еще не смерть. Если ты провалишься, мы дадим тебе столько попыток, сколько потребуется. Мы хотим, чтобы ты победил.
– А как насчет угроз убить меня?
– Мы вовсе не угрожали твоей жизни, Джим. Никто. Мы попросили тебя дать слово. Ты его дал. Джейсон объяснил, что произойдет, если ты его нарушишь, и ты дал слово. С этого момента – неужели ты не заметил, Джим? – никто не целился в тебя, никто не охранял и вообще никто не угрожал. Все это тебе только кажется.
– Однако при попытке бежать вы убили бы меня, разве нет?
– Убегая, ты нарушил бы свое слово, разве нет?
– У меня не было выбора… Разговор начал меня немного утомлять.
– У тебя был выбор.
– Ага, под пистолетом, приставленным к моей голове!
– Ну и что?
– А то, что это ненастоящий выбор.
– Самый настоящий! Пистолет сделал его очень даже настоящим. Ты выбрал – решил действовать по заложенной в мозгу программе, а сейчас казнишь себя, считая, что сделал неверный выбор. Но ты сделал его.
Спорить с женщиной бесполезно, поэтому я замолчал. Но она продолжала: – Недовольство собой, которое ты сейчас чувствуешь, и есть первый шаг к пробуждению. Ты начинаешь осознавать, что со своим образом мышления попал в ловушку. Вот что в действительности тебя беспокоит.
Она ошибалась. Я испытывал не беспокойство, а враждебность – и очень сильную.
Я дал слово, как говорила Джесси, но – под угрозой смерти. А закон не признает договоров, заключенных по принуждению. Ладно, пусть во мне говорит моя «запрограммированность на выживание», ну и что? Разве это дает им право держать меня в плену? Если только это плен. Я дал слово остаться. Можно просто уйти, но это нарушение обещания, и, согласно договоренности, Джейсон имеет право вышибить из меня мозги. Таким образом, если я буду следовать своей запрограммированности, то должен буду остаться. Если я буду держать свое слово, то тоже должен остаться.
Я запутался. И разозлился. Они поймали меня на моем собственном восхищении перед хитрой маленькой философской ловушкой, в которую я угодил. Я почти наяву ощущал, как замкнулся бесконечно повторяющийся круг, не оставляя мне лазейки. Как в случае с тем «Пауком».
Только на этот раз непристойные лимерики не помогут.
8 ЖИТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ?
Проще верить в Бога, чем расхлебывать свои грехи самому.
Они удерживали меня на полу, пока я бушевал. Я визжал, рычал, напрягал все силы, чтобы вырваться, не желая повторения. Ни за что! Я ругался до тех пор, пока язык не стал заплетаться. На груди у меня сидел слон, два медведя-гризли прижимали к полу руки. Годзилла разрывал мои ноги, как куриную дужку. Я высвободил руку, чуть не сломав ее, и врезал одному из медведей. Он пропыхтел: «У-уф!» – и повалился на спину. Обхватив слона, я пытался дотянуться до Годзиллы, когда на меня вновь обрушилась гора. Но даже тогда я продолжал сопротивляться.
– Я не желаю, чтобы мне опять промывали мозги! Не хочу пережить это снова! – орал я, пытаясь выкарабкаться наверх. – Я убью вас! Поубиваю вас всех, пожиратели мозгов!
Ярость стала багровой, я провалился в нее… и вынырнул с другой стороны, хватая ртом воздух, – слишком слабый, чтобы пошевелиться, залитый слезами, кричащий от бессилия.
– Все хорошо, Джим. Выплесни все из себя без остатка.
– Ненавижу вас.
– Хорошо. И это не держи в себе. Выплесни злость наружу.
Почему-то я рассвирепел еще сильнее. Я обзывал его по-всякому – на трех языках сразу, но не мог разозлить. Он лишь бесстрастно смотрел и ждал. Я перевел дух, выдавил нечленораздельное карканье – и сдался. Я потерпел поражение. Снова. Двигаться не было сил.
Гора свалилась с меня. Годзилла и медведи отпустили мои руки. Слон слез с груди. Они знали, что беспокоиться больше нечего: у меня осталось слишком мало сил для ненависти. Они снова победили. Во что меня превратят на этот раз?
Я посмотрел вверх и увидел Формана, стоявшего на коленях.
С непроницаемым лицом.
Оно не выражало ничего, но взгляд был пристальным и пронизывающим душу. Как и Деландро, Форман жестом попросил ассистентов, выжидательно сгрудившихся вокруг меня, разойтись по местам и участливо спросил: – Что с тобой, Джим?
– Я не хочу, чтобы мне снова промывали мозги.
– Почему ты решил, что здесь происходит промывание мозгов?
– Потому что уже прошел через это!
– И стал специалистом по промыванию?
– Нет. Да! Не знаю. Но я знаю, что происходит в моей собственной голове! Я больше не хочу оставаться здесь.
– Дверь не заперта, – сказал Форман.
– Можно уйти? – Я сел и огляделся.
– В любой момент. – Выражения его лица нельзя было понять. – Разве что ты дал слово оставаться здесь до конца курса.
– Деландро я тоже дал слово и знаю, чем это кончилось.
– Да, мне известно об этом. Позволь поработать с тобой пару минут?
Я вытер нос тыльной стороной ладони. Бросил взгляд на дверь. Эта уловка мне известна.
– Вы все равно добьетесь своего, что бы я ни говорил. Именно так все и делается.
– Это было «да» или «нет», Джим? Необходимо твое решение.
– Я не желаю, чтобы со мной «работали», – заявил я.
– Хорошо. – Форман отступил назад.
– Э-э… И это все? Я могу уйти? Он кивнул.
– Я лишь хотел задать несколько вопросов, Джим. Они помогли бы тебе понять, что здесь в действительности происходит. Но если ты этого не хочешь, значит, и не должен быть здесь.
На мгновение я задумался. Ощущение было не из приятных: одна моя половина. хотела направиться прямиком к двери, а другая – послушать его.
– Смогу я уйти после того, как мы закончим?
– Конечно, – сказал Форман. – Если только не передумаешь.
И я решил ответить на его вопросы.
– Ладно. Согласен.
– Спасибо. Может быть, ты пройдешь на сцену? Форман подал мне руку. Я не принял ее. Он словно не заметил моего хамства; просто указал на высокое председательское кресло и потрепал меня по плечу.
– Сядь там. Тебе нужен платок? – Он протянул пакет бумажных салфеток, потом шепнул что-то на ухо куратору курса, молча стоявшей рядом.
Взяв салфетки, я уселся в кресло с высокой спинкой.
На меня смотрели пять сотен человек, но мне было все равно. Я вытер глаза. Лица сливались в какую-то смутную стену.
Форман поднялся на помост и встал рядом со мной, забрал пакет салфеток с моего колена и положил его на, кафедру.
– Что ты сейчас чувствуешь?
– Вялость, – ответил я и добавил: – Вообще-то я в; порядке. Только немного… ослаб.
– Хочешь воды? Я кивнул.
Форман достал из-под кафедры графин и пластиковый стакан. Я жадно выпил воду и отдал стакан обратно.
– Спасибо.
– Все в порядке, Джим, – начал Форман. – Мы тут с: тобой продемонстрируем кое-что. Я буду задавать тебе вопросы, а ты постарайся отвечать на них честно. Договорились?
– Ладно, хорошо.
– Итак, ты сказал, что не хочешь подвергнуться повторному промыванию мозгов, правильно?
– Да, правильно.
– Где тебе промывали мозги до этого?
– Вы знаете где. В прошлом году я попал в плен к ренегатам.
– Я-то знаю, но хочу, чтобы узнали и остальные. В этом вся соль, Джим, так что надо говорить обо всем абсолютно честно. Ты понял?