Он ведь сам говорил об этом по радио. Сам, буквально только что, апеллировал к свидетелям насилия, чтобы те оставались бдительными, чтобы не рассчитывали на то, что проблема рассосется сама собой. Что от их отношения может зависеть, пускай и не счастье, но здоровье и жизнь.
Похоже, владельцы слуховых косточек не отреагировали вовремя. Молоко сбежало, а варминьский инквизитор посчитал, что за это их следует наказать. Наказание жестокое, хотя и не совсем, ведь слух они утратили только в одном ухе.
Шацкий уловил себя на мысли, что если его предположения верны, то он, похоже, мог бы понять мотивы безумного преступника. Ба, какая-то небольшая часть его самого с этими мотивами даже была солидарна. Свидетели насилия, которые стояли и колупались в носах, вместо того, чтобы донести в полицию, что происходит нечто нехорошее, в свете права были совершенно безнаказанными, лежащая на них обязанность донести куда следует была обязанностью моральной, а такие обязанности всем, как правило, до лампочки. Сам Шацкий, естественно, охотно включил бы в кодекс хотя бы штраф за нежелание реагировать, но, раз этих штрафов пока что нет, то да, подобного рода искалечение может показаться экстремальным, но если чья-то пассивность привела к смерти…
Честное слово, в какой-то степени он даже готов был с этим согласиться.
Только вот как найти кого-то, кто был лишен слуха? Поручить кому-нибудь обзвонить все отоларингологические отделения в округе?
— Курва, — сказал он сам себе.
Ну как же я мог этого не заметить, — подумал он. Наверное старею.
Пять утра.
Шацкий согласился с тем, что нуждается в союзнике, даже если этот союзник и не будет посвящен абсолютно во все. А самому провернуть план, который сложился в голове, ему не удастся.
Несколько секунд он еще колебался, крутя в руке телефон. Наконец принял решение и позвонил Яну Павлу Беруту.
Убежденность в собственной смертности — это вещь не врожденная, но приобретенная; появляется она лет около тридцати, иногда и ранее, если у нас рождаются дети, и неожиданно мы начинаем бояться, что не всегда сможем быть с ними вместе. Бездетная девица шестнадцати лет, естественно, интеллектуально понимает и принимает тот факт, что раньше или позднее, но умереть придется, но вот в эмоциональном плане она просто не может быть этим тронута. Возможно, на какую-то малость, на том же самом принципе, на котором нас трогает война в Сирии, когда мы смотрим телевизионные новости. Ну да, все это ужасно и вообще, все эти убитые дети и беженцы, но необходимо проверить лазанью в духовке, ведь через пару минут придут гости. Поэтому дочка прокурора Хелена Шацкая на начальном этапе дезориентации и испуга с аппетитом поглощала завтрак, привезенный похитителями из Макдональдса. Как правило, подобного рода еды она сторонилась, но посчитала, что на этот раз все грехи ей прощаются на все сто. Поэтому съела какие-то совершенно чудаческие булки, которые в фастфудах появляются в предложении для завтрака, запила громадным шоколадным шейком, после чего завалилась на кровать с большой кружкой кофе на молоке.
Размышлять она пыталась логично. В течение всей жизни она только и слышала от папы: «Сначала думаем, потом делаем». Как правило, она сама об этом либо не думала, либо ей было на это наплевать, но теперь посчитала, что если чьи-либо советы и могут пригодиться в жизни, то это советы опытного прокурора.
Момента похищения она не помнила. Она возвращалась домой мимо парка над Лыной, и наверняка каким-то образом ее лишили сознания, поскольку следующее, что помнила, это пробуждение среди ночи в этом вот помещении. С похмельным синдромом и неприятным привкусом во рту, что наверняка указывало на то, что было применено какое-то химическое средство. На ней не было каких-либо ран, следов грубого обращения, синяков или отпечатков от веревок. К счастью, никто не покушался на ее честь, а это была первая паническая мысль, переполнившая ее после пробуждения.
Короче, принимая во внимание, что она была жертвой похищения, баланс был даже положительным.
Часов она не носила, мобилку у нее отобрали, но от пробуждения до рассвета должно было пройти часа три. А это означало, что от момента похищения до пробуждения прошло около восьми-девяти часов. А это означало, что находиться она может где угодно. Под Ольштыном, под Острудой[109] или под Вроцлавом. Но, скорее всего, в Польше, поскольку все оснащение ее камеры было родом из родимой страны или произведено популярными в Польше фирмами.
Помещение находилось на первом этаже дома для одной семьи, не старого, но и не слишком нового. Запах был нежилой. За зарешеченным окном девушка видела кусок неухоженного газона и стену смешанного леса. Место должно было находиться на выселках, ведь она могла открыть окно, а ей этого не позволили бы, если бы криком можно было привлечь соседей.
109
Оструда (польск.