Шацкий разложил рисунки маленького Петра Наймана на столе. Не на каждом из них были мама с папой. Зато на каждом маленький мальчик стоял и держал за руку черноволосую женщину с громадными синими глазами.
Прокурор захватил все рисунки со стола и бегом бросился к выходу.
Моника Найман как раз пыталась включиться в дорожное движение по Аллее Войска Польского в сторону центра, когда Шацкий встал перед капотом и загородил ей дорогу.
Женщина опустила стекло.
— А вы не перегибаете палку? — рявкнула вдова Наймана. — Это вам не Советский Союз, где людей можно было безнаказанно преследовать.
— Кто эта женщина? — спросил тот в ответ, показывая ей рисунки.
Маленький Найман уже спал в детском кресле, утомленный приключениями в мире права и справедливости.
— А мне откуда знать?
— Ваш сын ее нарисовал. Это какая-то его тетка? Няня? Бабушка?
Шацкий специально говорил очень громко, надеясь на то, что разбудит пацана, но тот спал крепко.
— Во-первых, нечего орать. Во-вторых, понятия не имею. В-третьих, мне на это насрать. И последнее, отойдите, а не то я вас перееду.
— Она имеется на каждом рисунке. И она единственная, кто держит его за руку. Это должно что-то означать. Скажите мне, кто она такая!
Женщина улыбнулась ему, в этой улыбке одновременно присутствовал сахарный сироп и лед.
— У вас был шанс, — заявила она. — Нужно было задавать соответствующие вопросы.
И вдова Наймана резко тронула с места, забрызгивая Шацкого черной холодной грязью, собравшейся на неровном паркинге, выложенном старой тротуарной плиткой. Еще перед глазами мелькнули стоп-огни шкоды, и водительница энергично протиснулась перед автобусом, а через пару секунд машину уже не было видно.
Прокурор стоял в ходящей волнами луже, с ног до головы покрытый черными каплями грязи, сжима в рукедетские рисунки. Разноцветные пятна выглядели сюрреалистично на фоне Шацкого, тротуара, грязи, дома, в котором только что происходил допрос мальчишки, и декабрьского Ольштына вообще.
Он понятия не имел, что же теперь делать. И решил, что можно позволить себе заплакать. И тут кто-то положил ему руку на плечо.
Ян Павел Берут. Как всегда смурной. Сообщение просто не могло быть добрым.
— Мы нашли мужика без ладони, — сообщил полицейский.
Огонек у двери сменил свой цвет на красный. Девушка сидела тихо, но звуков с другой стороны не слышала, сложно было сказать, забрал кто-то мусор после завтрака или нет. Быть может, этот «кто-то» делал все тихо, а может, это двери были звукоизолирующими. Хкля вздрогнула, ей совсем не хотелось представлять, для чего похитителям могла бы понадобиться звукоизолированная комната.
Прошло полчаса с момента процарапывания черточки, означавшей двенадцать, и Хеля решила вздремнуть, как вдруг впервые с момента подачи завтрака что-то изменилось.
Включился телевизор.
Интересно, подумала девушка, следя за черно-белыми помехами.
Кто-то по другой стороне, похоже, нажал на соответствующие кнопки, потому что помехи пропали, их заменила картинка помещения. Выглядело оно как незавершенный первый этаж домика на одну семью без следов отделки. Стены из бетонных блоков, цементный пол, на потолке видны балки. Помещение было освещено несколькими яркими лампами.
Посредине стояла какая-то труба, толстая, похоже — металлическая. Может быть, для канализации. Или это была какая-то колонна? Цветом и толщиной она напоминала колонну Зыгмунта в Варшаве.[113]
К трубе была приставлена лестница как для маляров, с площадкой.
Общий план изменился, теперь Хеля могла заглянуть вовнутрь трубы.
Она тут же вздрогнула от неприятного чувства.
Внутри трубы находился голый тип. Может быть спящий, может — без сознания, а может и вообще мертвый. Голова слегка опала на плечо, так что видно было ухо, фрагмент щеки с темной щетиной и блестящая лысина.
Девушка какой-то момент глядела на эту необычную, беспокоящую картинку. Но ничего не происходило. Ей захотелось писать, но она посчитала, что будет лучше не двигаться, чтобы чего-нибудь не пропустить. Но ничего не происходило, а она не могла выдержать, поэтому быстро сбегала в туалет и вернулась, не помыв рук.
113
Прошу прощения за офф-топ, но, согласитесь, материал очень даже любопытный:
Колонна Сигизмунда III (польск.
Столп установлен в 1643–1644 годах в качестве дара короля Владислава IV в честь его отца, по проекту Августина Лоччи и Константино Тенкалла. Прообразом послужила Марианская колонна перед базиликой Санта-Мария-Маджоре (проект Карло Мадерна).
История колонны началась раньше, чем она появилась на Замковой площади. Памятник был замыслом самого Сигизмунда (Зыгмунта) III, который хотел таким образом увековечить свою победу над мятежниками Николая Зебжидобского. Вокруг этого шляхтича объединились недовольные политикой Сигизмунда. Они требовали удалить от двора иностранцев и иезуитов, я вместо них учредить выборный совет, который поддерживал бы согласие между властью и народом. Но оказалось, что королю легче подавить бунт, чем изменить политику. Та колонна была вдвое выше нынешней и не выдержала приготовлений к перевозке. Треснув посередине, она до 1644 г. лежала в каменоломне, пока скульптор Клемент Молли вместе с архитекторами не сделал этот единственный в своем роде памятник, поместив короля на вершину колонны. Сигизмунд, который при жизни был ревностным католиком, держит в руках крест.
Король прожил 66 лет, 45 из которых носил корону. Подданные не любили его, даже варшавяне, хотя он и перенес сюда столицу. Сигизмунд был плохим политиком и втянул страну в долгую и изнурительную войну со Швецией. В результате шведы взяли Варшаву, причем одна из самых жестоких битв случилась уже под колонной Сигизмунда. Впрочем, несмотря на профессиональные изъяны, король многим нравился. Он был человеком просвещенным, любил искусство, сам занимался скульптурой и живописью. Знал толк в часовом деле, и из его рук выходили уникальные вещи. Например, вместе с другими мастерами сделал хронометр, который разыгрывал настоящие представления. Часы имели форму костела, внутри которого восседал сам папа римский. Каждый час играли трубы, получасы отмечал звон литавр, а каждые четверть часа голоса труб звали на войну. Король подарил часы папскому легату, и не исключено, что и по сей день их можно увидеть в Ватикане. Кроме того, король любил музыку, театр, литературу, интересовался спортом и даже, к огорчению двора, пробовал играть в футбол. Колонна его имени, как и сирена, стала символом Варшавы и всегда восхищала людей. В 1711 г. в Варшаву приехал российский царь Петр. Увидев колонну, онемел от восторга, после чего мечтал лишь об одном — забрать это чудо в Петербург. Тем более что «александрийского столпа» там еще не было, и колонна вполне соответствовала бы архитектуре «Северной Пальмиры». Август II Саксонский, который тогда правил Польшей, не дорожил ни страной, ни ее богатствами и охотно подарил колонну Петру. Да вот незадача: по всей тогдашней Варшаве не нашлось никого, кто справился бы с перевозкой такой махины. Царь уехал с той же ручной кладью, с какой и приехал.
Памятник простоял до Варшавского восстания, разделив судьбу города, но в 1949 г. снова поднялся над площадью. История колонны, поставленной в честь короля «небольших заслуг и славы», продолжается. (http://www.warszawa.ru/sigizmunda.html)