— Хеля! — крикнул он.
Снял ботинки, почувствовав усталость. Давненько у него уже не было такого длинного дня.
— Чего?! — крикнула та в ответ из глубины большого жилища, голос здесь отражался словно эхо.
Понятно, скорее умрет, чем придет сюда. Он прошел в кухню: расположение помещений в доме было таковым, что совершенно естественно из прихожей ты сворачивал на кухню. Довольно часто их гости даже и не попадали в остальные комнаты, вся домашняя и светская жизнь шла в громадной кухне. Он зажег свет. Тарелка, чашка из-под кофе и стакан из-под сока стояли точно в том месте, где он их оставил утром. В том числе и крошки.
— Хеля! — рявкнул он таким тоном, что на сей раз прибежала. Дочка глянула на отца вопросительным взглядом влспиталки детского сада, которой никак не могло понравиться то, что какой-то короед морочит ей голову.
— Какой у нас сегодня день? — спокойно спросил он.
Та вопросительно подняла брови. Совершенно как Женя; вот удивительно, достаточно им совсем недолго прожить вместе, чтобы начать делаться похожими одна на другую.
— Я все тебе объясню…
— Хеля, — перебил он ее ответ, подняв руку, — одно дело. Не сто, не десять, всего одно. Тебе не нужно окружать опекой троих младших братьев и сестер, помогать мне в ведении семейного бизнеса, тебе даже не нужно стирать свои трусы или мыть ванную, которая, каким-то чудесным образом, вымывается для тебя сама. Раз в неделю, по вторникам, когда у тебя только четыре урока, ты должна сделать обед. Одно дело в неделю. Одно, прописью: одно. И которое в очередной раз оказалось для тебя слишком трудным.
Понятное дело, у девушки на глаза уже навернулись слезы.
— Ты вообще не понимаешь моей ситуации…
— Ну да, естественно, бедное дитятко из разбитой семьи, воспитываемое отцом-психопатом и злой мачехой. Прелестный цветочек, насильно оторванный от своих варшавских корней. Ты лучше не беси меня. Все ходят вокруг тебя на цыпочках, принцесса Шацкая, а ты в награду плюешь нам в суп. Извини, не плюешь. А знаешь почему? А потому что никакого чертова супа и нет!
Дочь со злостью глядела на него, губы шевелились, как будто бы она еще не решила, на какое оскорбление решиться.
— Ты еще ударь меня! — крикнула она наконец плаксиво.
От изумления Шацкий не мог сказать ни слова.
— Ты чего, совсем поехала? За всю свою жизнь даже подзатыльника не получила.
— Наверное, вытеснила. Пани педагог говорила, что такое возможно. Вытеснение травмы. Боже, что я пережила.
И спрятала лицо в ладонях.
Шацкий пытался успокоиться, но чувствовал, что внутри закипает.
— Не могу в это поверить. Просто скройся с глаз, а не то и вправду получишь травму. И гарантирую, что вот ее ты не сможешь вытеснить в течение последующих семидесяти лет. Мотай. И мигом.
Хелена повернулась на пальчиках и ушла, вытянувшись в струнку. Вся такая гордая, несмотря на все пережитые неприятности. Шацкий не мог сдержаться, чтобы не показать спине дочери средний палец.
— А за пиццу я вычту из твоих карманных. И обещаю, что это будет очень дорогая пицца.
Совершенно обессиленный, Шацкий уселся на кухонной столешнице, прямиком в оставшуюся еще с завтрака кляксу кетчупа, и почувствовал, как на заднице увеличивается мокрое пятно.
Тут уже он не смог сдержаться и фыркнул. Затем подвернул манжеты, помыл посуду после завтрака и заказал пиццу. Вообще-то говоря, ему даже хотелось как раз пиццы. Он как раз ставил воду для своего священного вечернего кофе, когда домой вернулась Женя. А вместе с ней неожиданно прибыл запах китайщины.
Стукнули сбрасываемые в прихожей сапоги, и тут же она вошла на кухню: высокая, зарумянившаяся от холода, в довольно длинном радужном шарфике, обернутом вокруг шеи. Женя выглядела мило, словно подросток.
— Я тоже хочу кофе. А если ты мне еще и молочка подогреешь, то… — она изобразила пальцами у губ что-то типа занятия любовью.
Шацкий постучал пальцем по лбу. Но на самом деле эту девушку он любил. Любил настолько, что слово «супружество» переставало звучать у него в голове как угроза. Вот разве было бы неплохо до конца жизни сносить ее засохшие шуточки? Следовало об этом подумать.
Женя поставила на стол два больших пакета, в которых угадывались коробочки с китайскими блюдами.
Шацкий вопросительно глянул.
— А, не могла решить, так взяла побольше, самое большее, останется на завтра. Елена, — она всегда называла дочку Шацкого Еленой, что, о чудо, малой даже нравилось, — звонила мне после школы, извинялась за то, что обед не сделает, у них был какой-то там благотворительный проект. Пообещала, что завтра пожарит блинчики с яблоками. Ну, Тео, и чего ты на меня так смотришь?