— Пан профессор, — сказал он, — я все понимаю, но что это: теоретические размышления, или же мы говорим о данном конкретном случае?
— Пан прокурор, — Франкенштейн поглядел на гостя над оправой очков, — и я, и мой коллектив, не спим уже несколько дней, анализируя и подвергая перекрестному анализу генетические данные из всех двухсот шести костей по вашему указанию, а единственной поддержкой и признанием, которые мы получаем взамен, становится ваше растущее раздражение. Неужели я не имею права попросить у вас потерпеть несколько секунд?
Шацкому следовало заткнуться и одарить собеседника вежливой улыбкой, в конце концов, эта пара минут никого не спасет. К сожалению, именно такие образцы поведения получались у него хуже всего.
— Прошу понять, что имеются профессии, где время играет большое значение, а целью является нечто иное, чем публикация в научном журнале, который читает четверо коллег.
Франкенштейн деликатно усмехнулся.
— Ну конечно же, справедливость, чуть не забыл. Misstraut allen Denen, die viel von ihrer Gerechtigkeit reden.
— Извиняюсь, но я сам из Польши.
— Как говорил философ, «будьте недоверчивыми в отношении всех, кто слишком много говорит о справедливости».
— Пока что о справедливости я не проронил ни слова.
Профессор снял очки, вынул из кармана кусочек замши, тщательно протер стекла. Похоже, пауза была его любимейшим риторическим ходом.
— Кто-то потратил массу сил, чтобы собрать идеальный скелет, — сказал он. — Так, чтобы всего хватало. Вы получите от меня отчет со всеми подробностями, но самые главные определения будут следующими: большая часть костей принадлежит Найману. Но не все. Часть костей обеих ладоней имели другого хозяина, мужчину.
— Вы можете установить пол на основе ДНК? А возраст? Другие данные?
— Цвет глаз, цвет волос. Возраст, к сожалению, в очень и очень приблизительных границах, да и то, после сложных тестов. Я могу продолжать, или вы предпочитаете теоретические размышления?
На сей раз заткнулся Шацкий.
— Но, что интересно, в скелете имеется еще двенадцать костей, не принадлежащих Найману, и ни одна из них не была обработана щелочью. Помимо отбора ДНК, я распорядился выполнить химический анализ.
Шацкий вопросительно глянул на Франкенштейна.
— Шесть из них — это слуховые косточки. Два набора по три косточки. Один набор принадлежал мужчине, а второй — женщине.
— Этот мужчина — владелец ладони?
— Нет, это три различных человека.
— А оставшиеся шесть?
— Похоже, что это просто декорация.
— Потому что?
— Это несколько мелких косточек из различных мест. — Франкенштейн спрятал карандаш, а вместо него извлек раздвижную указку. — Копчик, другими словами — хвостовая кость, на самом конце позвоночника. Мечевидный отросток, вот тут, на самом конце грудины. И четыре самых маленьких фаланги различных пальцев на обеих стопах. все эти кости, во-первых, по-настоящему старые, во-вторых, они не обрабатывались щелочью, в-третьих, они принадлежали женщине.
Какое-то время Шацкий анализировал эту информацию.
— То есть, уже после убийства кто-то сложил паззл из костей, проверил, чего ему не хватает и недостающие элементы выкопал из какой-то старой могилы.
— Именно такая гипотеза и приходит сразу же в голову.
— Почему?
— К счастью, на этот вопрос ответ я искать не должен.
А я должен, подумал Шацкий. В голове пронеслось несколько следственных версий, одна хуже другой. И в каждой возникал некий мрачный псих, который сидит в одной из варминьских гаргамелей,[68] среди кучек рассортированных костей, и вот он подсчитывает, чего ему еще не хватает, чтобы произведение было завершено. Чтоб он сдох!
— То есть, здесь кости пяти человек? — спросил прокурор, чтобы профессор подтвердил. — Наш покойник в главной роли, на вторых ролях: владелец руки, уха и владелица другого уха, ну и в качестве кордебалета — симпатичная мадам-донор не хватающих деталек.
Франкенштейн слегка кивнул.
— А где тут у вас отделение нейрохирургии? — спросил Шацкий.
— Новое здание в глубине, слева, третий этаж.
Прокурор Теодор Шацкий на прощание протянул руку профессору, после чего он вышел из прозекторской. Только лишь в коридоре ему пришло в голову, что следовало бы как-то поблагодарить. Он чуть было не повернул назад, но посчитал, что нет времени. А кроме того, помощь органам следствия — это обязанность гражданина, не хватало еще каждому отсылать цветочки.