Я поднимаюсь по ступенькам, ведущим на задний дворик, и открываю французские двери на кухню. Марни здесь нет, что странно. В это время он всегда на кухне. Я иду в поисках мужчины в гостиную. Телевизор включен. Как только я слышу слова, тут же замираю в дверях. Марни сидит на диване, наклонившись вперёд, и внимательно слушает то, о чём говорится.
На экране женщина с микрофоном, стоящая перед перевернутой тюремной машиной.
— В три тридцать дня этот служебный автомобиль свернул с дороги и врезался в канаву. На данный момент неясно, что послужило причиной аварии, хотя была задействована и другая машина. Машина перевозила трёх преступников строгого режима, Маркуса Бэйнса, Ромеро Гонсалес и Джуда Пирсона, которых перевели в тюрьму строгого режима.
Моё сердце начинает бешено биться об рёбра.
— Бэйнс, Пирсон и двое тюремных офицеров были убиты, их семьи уже проинформировали. Считается, что третий заключенный, Гонсалес, сбежал. Поиски продолжаются, а с вами была Дженнифер...
Я сползаю по краю дверной лутки. Он мёртв. Такое чувство, что кто-то схватил моё сердце рукой и сильно сжимает. Джуд умер. Я никогда не увижу его снова, никогда не услышу его голос. В тот момент, когда я это осознаю, начинаю плакать. У меня было не так уж и много с ним всего: случайные телефонные звонки, далёкие воспоминания, но в те моменты, когда он говорил мне, что любит меня... Слова были сказаны за миллион миль отсюда, но они касались моей души, они давали мне повод оставаться сильной.
Когда Калеб умер, боль была ужасная, но я могла её прекратить, остановить. Это же… Я не могу отгородиться от этой боли. Знаете, это можно сравнить с тем моментом, когда тебе вонзают нож в грудь, а затем крутят его взад и вперёд.
Я знаю, что Марни стоит рядом со мной, но я не могу дать ответа на его обеспокоенные слова.
— С тобой всё будет хорошо, дорогуша, — говорит он. Да, есть много моментов, когда человек может быть в порядке.
Я лежу на кровати, глядя на потолочный вентилятор. Руки давят на мой живот. Я стискиваю зубы, когда ещё одна волна боли проходит сквозь моё тело.
— Это могут быть ложные роды, — говорит женщина с сильным местным акцентом.
— И что это, чёрт возьми, значит? — паникует Марни.
— Это значит, что она либо будет рожать, либо это просто ложная тревога. У неё воды ещё не отошли, — объясняет она.
— С ребёнком всё в порядке? Чёрт. Почему она собирается рожать? У неё в запасе ещё пара недель, — Марни шагает в угол комнаты.
— Этому может быть много причин, но в данном случае, могу сказать, что это из-за стресса.
Я чувствую женский взгляд на себе. Она приехала на прошлой неделе, чтобы проверить меня, и Марни отправил её прочь, объяснив почему.
— С ребёночком всё будет хорошо.
Следует минута молчания, и я знаю, что они оба смотрят на меня, но мой взгляд остаётся неподвижным на вращающихся лопастях потолочного вентилятора. Я знаю, что должна волноваться или что-то типа этого, но я просто… не могу. Всё, о чём я могу думать — это Джуд. Я не могу выбраться из чёрной дыры, в которой нахожусь. Чем больше я пытаюсь, тем более бессмысленным кажется всё. Следует ещё один приступ боли, и это заставляет меня слегка сгорбиться, стиснув зубы. Боже, я не готова к этому. Я не могу этого сделать. Мне нужно... Мне нужен Джуд. И каждый раз, когда у меня возникает такая мысль, я вынуждена напоминать себе, что он мёртв, и от этого моя грудь начинает снова рваться на части. Так что нет, я не готова. Моя дочь заслуживает большего, чем я могу дать ей прямо сейчас, но, похоже, у меня нет выбора.
У меня появляться небольшой отдых между схватками, и мои мышцы могут расслабиться, позволяя мне дышать. Я собираюсь сказать акушерке уйти, когда мой живот сжимается в тисках, выбивая из меня весь воздух. Я едва могу двигаться, всё, что я могу делать — это сосредоточиться на потолке, пытаясь дышать сквозь боль.
Акушерка смотрит на меня.
— Ещё одна схватка? — спрашивает она, когда смотрит на часы. — Позволь мне проверить, насколько сантиметров расширилась шейка матки.