– Забавно! Кто еще?
– Соня Штейн.
– Кто?
– Нынешняя любовница Амурова. Училась в Академии художеств, но оттуда ее вышвырнули за невыносимый характер и дерзкие выходки. Очень красивая и заносчивая девица. Рисует неплохую абстракцию, но больше всего обожает инсталляции и перформанс. Я их всех выставляю завтра на главном стенде, – приезжай и увидишь, кто лучше.
– Я уже много раз говорил тебе свое мнение, могу повторить еще раз: женское искусство никому не нужно. Зря потраченное время. Слишком наивно, слишком чувственно. Сейчас нужны патологические индивидуумы, художники, способные на бесстыдную страсть, тонко рассчитывающие свое безумие, врущие всем во сне и наяву. Артемон, по-видимому, именно такой. Впрочем, нужно посмотреть. Кстати, скажи, пожалуйста, а что делает сам Амуров? Вот кто был бы нам полезен. Он по-настоящему талантлив и, не побоюсь этого слова, гениален.
– Верно, от своей гениальности он впал в такой пафос, что не общается ни с одной галереей, – мрачно пошутил Дольф.
– Дело поправимое, – со смехом заверил его Тропинин. – Просто никто делал ему нормального предложения. У меня в коллекции три его ранние работы, которые я купил еще двадцать лет назад. У него парадоксальное видение красоты, которое всегда странным образом уживалось с его дикой эмоциональностью. Он что, по-прежнему экспериментирует со своими неоакадемическими штудиями?
– Последнее, что я видел, были портреты античных богов, но это было два года назад. С тех пор он практически нигде не выставляется, а в последнее время начал пить. Ко всему прочему, твой гений принципиально не общается с кураторами, что, как ты понимаешь, делает его шансы на продвижение равными нулю.
– А жаль! – с энтузиазмом воскликнул Виктор. – Вот настоящий герой прошлого, из которого сейчас можно было бы вылепить звездную фигуру.
– Может быть, он и был героем в конце девяностых, но какой нам сейчас в этом прок?
– Не знаю, известно тебе это или нет, – доверительным тоном сообщил Виктор. – Во времена «Новых художников», в середине восьмидесятых, всех еще таскали в Большой дом на Литейный писать доносы друг на друга. По правде говоря, уже начиналась горбачевская перестройка, но тем не менее. Так вот, я тогда сотрудничал с этим ведомством, курировал неформальную среду Ленинграда, и этот Амуров, ему тогда было около шестнадцати, всегда предпочитал получить по почкам или же посидеть в КПЗ, но ни разу, заметь, ни разу ни на кого не настучал. Представляешь? Смеялся в лицо. Он и Пепел. Это была парочка, доложу я тебе. Нынешние проститутки-художники им и в подметки не годятся. Жаль, что судьба их сложилась по-разному. Пепел – мировая знаменитость, за которым гоняются все коллекционеры, и стоит он сейчас бешеных денег, а Тимур увяз в своих экспериментах и бесцельно топчется на месте. А между тем он сильный художник и, если подобрать к нему ключи, заработает для фонда кучу денег.
Дольф скептически наморщил лоб и предпочел промолчать.
Машина остановилась на необъятном по размерам бетонном пирсе, от которого в море отходили плавучие мостки с пришвартованными к ним сотнями лодок и катеров. Вся бухта королевского яхт-клуба была заполнена белоснежными парусниками. Разнообразные по конструкции и невероятные по вычурности богатой отделки, эти морские «птицы» лениво покачивались на воде, а над лесом их мачт и такелажа надменно высилась трехпалубная громадина, океанская яхта «Milena Pacific».
На причале было многолюдно. Под зонтами в летнем кафе веселая разноголосица, за столиками множество туристов: седые мужчины в клубных пиджаках, дамы в ярких платьях. Рядом с публикой по горячему бетону безбоязненно бродили чайки, все вокруг дышало неспешностью и покоем, а к свежему дуновению морского бриза нежно примешивался аромат кофе и запах крепчайших сигар.
Виктор вышел из машины и задумчиво подошел к краю пирса. Специальный подъемный кран вытаскивал из воды моторный катер. Когда похожий на акулу катер завис над причалом на стропах, загорелые парни в шортах и мокасинах на босу ногу облили его из шланга изумрудной водой и стали чистить заросшее ракушками днище.
– Зачем мы сюда приехали? – удивленно поинтересовался Дольф, присматриваясь к хлопотливой жизни яхт-клуба. – Решил совершить морскую прогулку?
– Вполне возможно, – улыбнулся Виктор. – Тебя, прости, не приглашаю: владелец яхты человек со странностями – терпеть не может галеристов. У меня здесь встреча как раз по поводу наших дел, а времени в обрез. Хотелось с тобой договорить. Итак, ты возвращаешься в Петербург и выставляешь на «Арт-Манеже» с десяток холстов Близнецов…
– Десять?
– Да, никак не меньше.
– Постой, постой! – запротестовал Дольф. – Экспозиция давно спланирована! У нас больше нет места. Как же прикажешь их выставлять?
Виктор посмотрел на часы и безразлично ответил:
– Дольф, не будь ребенком. Выкинь кого-нибудь, перевесь. Я прилетаю завтра. С этим все ясно?
Дольф обиженно скривил губы и недовольно пробурчал:
– Чего уж тут неясного, если ты заранее все решил.
– Теперь главная новость номер два, – пропуская реплику мимо ушей, продолжил Виктор. – На «Арт-Манеж» летит целая группа американских коллекционеров, и возглавляет делегацию не кто-нибудь, а сама Руф Кински.
Как ни был подавлен и сердит на своего партнера Дольф, он не смог скрыть эмоций.
– Чего же ты мне раньше-то не сказал? Они что, едут за работами, будут покупать? – суетливо зачастил он. – Ты поэтому выставляешь одних Близнецов?
– И да и нет, – уклончиво ответил Виктор. – Вряд ли они возьмут работы со стендов, но мы можем быть относительно спокойны – в поездке их сопровождает один очень шустрый молодой куратор из Нью-Йорка.
– Кто таков, может, я его знаю? – удивленно приподнял бровь Дольф.
– Может, и знаешь, мир искусства тесен. Это Николай Сожецкий.
– Коля-Микимаус? – расплылся в улыбке Дольф. – Вот пронырливый засранец!
– Так ты с ним знаком? – удивился Виктор.
Дольф насмешливо фыркнул:
– Да кто у нас не знает Микимауса? Он сам русский, американского происхождения, начинал в Сохо с самых низов, рос, продвигался, а сейчас работает со странами бывшего Союза.
– Ну вот и прекрасно! Микимаус очень хочет дружить и собирается открыть в России свою галерею. Я обещал ему помощь, поэтому тебе придется обласкать его в Петербурге. Он же, в свою очередь, будет обрабатывать американцев, чем сильно увеличит шансы «Свиньи» на показ наших художников в Америке.
– Какой еще показ? – недоумевающее воскликнул Дольф.
– Главная интрига в том, что с Кински летят кураторы из фонда Гуггенхайма, они будут отбирать художников для выставки русского искусства в Нью-Йорке. Вот потому-то, дорогой Дольф, сейчас самое важное – показать лучшие работы наших новеньких. Думай только об этом, всем остальным займусь я.
Пожав руку ошеломленному Дольфу, Виктор подошел к белоснежному трапу, набрал на переговорном устройстве несколько цифр и не спеша поднялся на борт «Milena Pacific».
4
– Лот номер сто шестнадцать, – поставленным голосом объявил представительный спикер с трибуны. – Работа современных российских художников Ильи и Михаила Лобановых, «Среди волн». Холст, масло, два на три метра, две тысячи пятый год.
– Наконец-то! – утомленным шепотом обратилась к своему спутнику эффектная блондинка в пятом ряду аукционного зала. – Если бы я знала, что это так долго, то сняла бы тут номер.
Сидящий рядом с дивой Виктор согласно кивнул, но с улыбкой заметил:
– Вы здесь всего час и уже устали. Пожалейте меня – я тут с четырех дня. У нас сегодня прошло продаж старых мастеров почти на три миллиона.