Капитан зачирикал в своих листочках, а врач накапал в стаканчик валерьянки, плеснул воды и протянул его Дольфу.
– Он называл вас по имени? – не отрываясь от текста, спросил капитан.
– Кажется. Да, точно, назвал. Один из них сказал: «Здравствуйте, Рудольф Константинович».
– Так, а что в это время делал третий?
– Не помню.
– Хорошо, что было дальше?
– Дальше ничего хорошего не было. Двое просто принялись меня избивать. Не спеша, по очереди, в какой-то момент один из них ударил меня сзади чем-то тяжелым по голове, наверное факсом, после чего я упал и уже ничего не помнил. Когда я очнулся на полу, в офисе – жутко воняло горелой пластмассой, я распахнул дверь и увидел посреди экспозиции костер из картин и мебели. Помню, что схватил огнетушитель, однако струя оказалась такая слабенькая, а дым сделался такой вонючий, что я кинулся к дверям, но они были подперты снаружи. Честно говоря, я совсем растерялся. Единственное, что я знал точно, – потеряю сознание, если не выберусь наружу. Я выбил огнетушителем стекло и полез в окно. Все было как в тумане, кружилась голова, уже на улице какие-то прохожие вызвали пожарных.
– Кстати, а что вы так поздно делали в галерее?
Дольф потер рукой лицо и, мучительно поморщившись, стал вспоминать события минувшего часа.
– Что я тут делал?
– Да, что вы ночью тут делали? – повторил свой вопрос капитан. – Ведь галерея не работает ночью? Или я что-то путаю?
– Действительно. Что я здесь делал?
Дольф, раскачивая перевязанной головой, стал вспоминать.
– Я приехал от своих художников и собирался посмотреть, все ли в порядке… Ах ты… Боже!!! – побледнев и испуганно округлив глаза, прошептал Дольф.
– Что? – встал в стойку капитан. – Вы что-то вспомнили? Говорите!
– Так это же они и есть! – возопил Дольф, вскакивая на ноги.
– Кто они?
– Ну, эти психи, националисты, которые были на выставке.
– Так, вот с этого места подробнее, кто был, на какой выставке…
Дольф вне себя от волнения выскочил из машины «скорой помощи»:
– Как я сразу не понял, что это месть за картину!
В это же мгновение посреди проезжей части затормозила легковая машина с логотипом федерального телеканала, из нее в спешном порядке стала выгружаться съемочная группа. В считаные секунды телевизионщики вытащили весь свой скарб, установили камеру, зажгли свет и стали снимать происходящее. Капитан захлопнул папку и выразительным жестом потребовал от подчиненных убрать прессу. Два смущенных сержанта вяло пошли представляться.
– Так, быстро, в трех словах, – снова насел на Дольфа капитан, пытаясь завладеть вниманием впавшего в истерическое волнение пострадавшего. – Какие националисты? Кто хочет мстить? Говорите конкретнее.
– Наши художники нарисовали картину, – запинаясь, начал пояснять Дольф. – Но из-за этой чертовой картины разразился скандал, и, как нам стало известно, какие-то уроды собрались отомстить.
– А где живут эти художники?
– На Каменном.
– Точнее?
– Чернопрудный канал, подъезд с Семеновской линии, дом семь, особняк нашего фонда…
Капитан посмотрел на часы и выхватил у одного из своих подручных рацию.
– Срочно наряд на Каменный, Семеновская, семь, есть ориентировка, возможен криминал.
17
Тьма, в которой бесконечно долго не существовало никаких мыслей, никаких звуков и ощущений, вязкая, бесчувственная пустота, заполнившая покинутое сознанием тело, неожиданно сменилась тупой болью, ознобом и солоноватым вкусом чего-то теплого во рту. Илья разлепил глаза, с трудом приподнял голову и понял, что лежит на полу в мастерской, лицом в вытекающей из раздувшегося носа лужице крови. По мере того, как к нему начала возвращаться способность думать и что-то понимать, боль стала заполнять все уголки сознания и очень скоро раскаленным гвоздем нестерпимо принялась жечь ему переносицу. Он со стоном перевернулся на спину, приподнялся на локтях и осмотрелся. Комната как будто кружилась, в ушах шумело, в глазах плыли цветные пятна. Самое огромное из них внезапно превратилось в человека, с интересом рассматривающего его беспомощное положение.
– Доброе утро, малыш! – с улыбкой поприветствовал склонившийся над ним незнакомец в белых джинсах и черной футболке, обтягивающей атлетический торс. – Как самочувствие?
Бодрая простота этой фальшивой заботы так напугала Илью, что он почувствовал холод внизу живота и, ожидая чего-то еще более худшего, испуганно зажмурился. Однако ничего страшного не произошло – ужасный незнакомец со смехом перешагнул через распростертое на полу тело и, деловито осматриваясь, подошел к рабочему столу.
– О, бутерброды! – весело воскликнул он, вытряхивая из картонной коробки запаянный в пластик сандвич. – Ты будешь? – участливо поинтересовался у сидящего в кресле Михаила, но ответа не получил.
Илья повернул голову и увидел брата. Михаил сидел неподвижно и был бледен как мел. Второй неизвестный, стоявший рядом с ним и рассматривавший картины на стенах, раздосадованно произнес:
– Глупо все это. Не понимаю!
Мужчина приблизился к Илье. Одет он был в приталенный светло-серый костюм и белую рубашку, глаза скрывали черные очки, на ногах были элегантные туфли, а на руках, несмотря на теплую погоду, – лайковые перчатки.
– Я действительно не понимаю, – повторил он, наклоняясь и брезгливо разглядывая изуродованный нос художника. – Как вам такое могло прийти в голову? Ведь это просто нахальство.
Илья затрясся от страха и неожиданно вспомнил, где он видел этого господина, а вспомнив, с ужасом осознал, что перед ним не кто иной, как владелец их фонда, тот самый шикарный богач, который приходил однажды в мастерскую. Так и есть, это он, вне всяких сомнений! Пораженный открытием, Илья ошарашенно уставился на Тропинина и тяжело задышал.
– Что вы на меня так смотрите? Удивлены?
Не дождавшись ответа, Тропинин покачал головой и вернулся к Михаилу:
– Итак, вы мне не ответили. Вы же тут самый смышленый?
– Что вы еще хотите услышать? – угрюмо буркнул Михаил.
– Не кажется ли вам странным, что двое несчастных сирот, приехавших в город из глухой провинции, в невероятно малый срок становятся самыми известными художниками страны? Перед ними открываются все двери, их имена у всех на слуху, люди неожиданно соглашаются платить за их творчество бешеные деньги. Ажиотаж и сенсация! Успех такой, что просто дух захватывает! Похоже на чудо!
– Вас послушать, так мы тут как мусор придорожный, – безбоязненно огрызнулся Михаил. – А вы – добрые дяди, которые нас помыли, почистили и привесили ярлычок с ценой. А ведь мы не мусор! Мы хоть и провинциальные сироты, но художники!
– Речь не о том, кто вы такие! – резко оборвал его Тропинин. – С этим все более-менее ясно. Я спрашиваю – какая сила привела вас на самый верх успеха?
– А вам не приходило в голову, что все дело в таланте? Мы два года работали не разгибая спины и получили результат.
– Верно, верно! – весело оживился Тропинин. – Труд, усердие и, конечно же, талант. Ваш талант, надо полагать?
– Да, наш.
– Вот, значит, как! А я еще надеялся, что вы сейчас скажете «наш с вами». А как же десятки других людей? Где опыт, авторитет галереи, где массированная реклама, где наши коллекционеры, научные статьи, выставки, где, наконец, мои личные связи и большие деньги, которые я вложил в этот проект?
– Я так и знал, что вы за ними пришли! – криво усмехнулся Михаил. – Можете их забрать!
Опустившись на колени, он стал поспешно складывать разбросанные по полу пачки долларов в валяющийся рядом чемоданчик. Тропинин с отвращением понаблюдал за его действиями, после чего кивнул Сергею – тот подошел сзади, ухватил художника за волосы и могучим рывком вернул его обратно в кресло. Михаил взвыл от боли и схватился руками за голову.
– Не суетись, послушай лучше, что тебе говорят, – добродушно предложил Сергей.
Лицо Михаила сделалось злым, как у маленького хищника. Шмыгая носом, он яростно стиснул кулаки и с ненавистью посмотрел на улыбающегося здоровяка.
– Неужели все нужно объяснять только такими безобразными методами? – начиная раздражаться, повысил голос Тропинин. – Нужно поистине ангельское терпение, чтобы сносить ваши выходки. Действительно, будет лучше, если вы посидите и послушаете, а то мы и до утра не закончим.