– Куда надо, джигит? Везде повезу!
– К перевалу, – ответил я. – И дальше в N-ск.
– Вах! Очень далеко! Не поеду!
Куда там! "Не поеду!" Я уже выбрал его. Я влез на заднее сидение, размахивая представительным крокодиловым дипломатом и вынимая на ходу пачку купюр.
– Дави на газ, папаша! Нас ждут великие дела!
Чтобы старик не сомневался, я сунул ему зелёную купюру. Ахмед, почувствовав крахмальную жесткость денежной бумажки, успокоился, только посматривал на меня в зеркало. Я приветливо улыбался. "Сколько на земле разных чудаков! – думал старик. – Скольких из них я подвозил за свою жизнь… а скольких ещё подвезу?" Старость расположена к пространным размышлениям.
Далее всё просто, как в анекдоте: справа скала, слева обрыв. Я отвлёк его внимание, перегнулся через сидение и резко крутанул руль влево. Машина вильнула, замерла – старик всё же успел надавить на тормоз, и, поразмыслив, нырнула в пропасть.
В первую секунду я ошалел. Исчезли мысли и чувства. Исчезло ощущение реальности, и только желудок требовательно подбирался к горлу.
Сканер я закрепил заранее, загодя включил передатчик, и сейчас, глядя, как голова Ахмеда болтается из стороны в сторону, думал только об одном – чтобы он вспоминал: "Давай, старик! Всё до мельчайших подробностей. Отдай мне всю жизнь, от первой до последней буквы".
Первое воспоминание: мальчишка бежит через ручей, падает и ранит ногу об острый камень. Это больно. Хочется позвать маму и малец поддаётся этому желанию – вопит во всё горло и заливается слезами. Подходит мама (высокая женщина в байковом халате), вытирает кровь, заклеивает ранку лейкопластырем, целует, а затем отвешивает подзатыльник – на будущее, чтобы вёл себя осмотрительнее.
Совсем близко от машины – рукой дотянуться – пролетает выступ и деревце. Удивительно, что я успеваю его рассмотреть.
Ахмед продолжает вспоминать. Он видит перед собой дворовую футбольную команду. Против его друзей играют хулиганы из соседнего двора. После игры – драка. Бьют больно, однако плакать нельзя. Нельзя звать маму – засмеют и свои, и чужие. Ахмед терпит, прячет синяки, замазывает извёсткой ссадины.
Вот школа – яркий прямоугольник окна с тёмным перекрестием рамы. Перед окном сидит девочка с чёрными волосами. От ослепительного света хочется зажмуриться, но тогда девочка исчезнет. Ахмед силится, держит глаза распахнутыми. Кадры бегут непрерывной чередой до самой свадьбы: первая прогулка, первый поцелуй, робкие объятия – девочка выскальзывает из его рук струйкой ручья.
Машина бьёт колёсами о выступ, её отбрасывает в сторону, туда – к морю. Моя рука взлетает к лицу, и я автоматически отмечаю показание секундомера – десять секунд. Как хорошо! Господи, я просто гений! Спасибо, что ты послал мне Ингрид! Эта девушка действует на меня, как катализатор.
Женщина на красном красивом ковре шевелит губами, но Ахмед ничего не понимает. Женщина смотрит вопросительно, делает жест рукой, но Ахмед в ступоре – ещё бы! такая красавица согласилась стать его женой. Друзья смеются, подводят его к столу, суют в руки перо: "Подписывай, да-а! Иначе я твою невесту сам сегодня же украду!"
Рождение первенца. Гуляет вся улица. Какая-то бабка в тёмно-синей чадре грозит клюкой. Ахмед хохочет и пьёт вино, наливает старухе. Друзья заставляют женщину выпить силой, та пьёт, но ругается и шлёт проклятия.
Одиннадцать секунд.
Я провёл собственные расчёты. Слуцкий неверно учёл сопротивление воздуха. У меня меньше на целых три секунды – всего их тринадцать. Божественное число!
…Быть может, на одну больше – если очень повезёт. Целая секунда! Как это долго! Как бесконечно долго!
Вижу, как рука таксиста хватает дверную ручку. Поток воспоминаний скукоживается и блекнет. К моему счастью, дверь заклинило, и картинка вновь расцветает красками.
Второй ребёнок, третий. Собственный дом, машина. Воспоминания делаются спокойнее, я бы сказал, монотоннее. Вот только покупка машины – мальчишки остаются мальчишками – будоражит фантазию. Появляется шампанское и лица старых друзей. Долго катаются по городу – колесят, куда глаза глядят. На крыльце женщина качает головой – жена.
"Что я буду делать?" – мелькает вопрос. Удивительно, что он вообще возник – я давным-давно решил, что я буду делать. Решил в тот самый момент, когда Ингрид произнесла слово "обрыв". Теперь у нас общая судьба, милый Ахмед.
Вдруг яркая вспышка, в воспоминаниях – как звёздочка. Толстая обрюзгшая чинара, чёрная ночь. Теней почти нет, как нет и на небе луны. Ахмед осторожно крадётся, свистит соловьём и, не удержавшись, зовёт: "Кэто! Кэто, отзовись!" Появляется молоденькая девушка. Ступает робко, как газель. Любовница.