Потом он напряг волю, освобождаясь от гипноза сирены, и взглянул на нее как бы со стороны. Вероятно, эта большая паутина была очень старой — насколько можно было дожить до старости в этих хищных джунглях. Судя по количеству людей, бежавших к ней за дробилкой, он решил, что она не менее десяти футов в диаметре. Паутина протянулась между двумя деревьями на небольшой поляне, прикрепившись прочными нитями к ветвям.
В центре находилось туловище, чуть вибрировавшее, посылавшее волны цвета и вызывавшее нервную дрожь.
Слабый звенящий звук донесся до ушей Сэма. Звуки запаздывали по сравнению с движением сети. Каждая вибрация паутины спустя несколько секунд сопровождалась звоном. Звуки эти не были музыкальными, но в них заключался какой-то глубокий ритм, их тонкая резкость затрагивала нервы, заставляла их дрожать.
Сирена напрягала всю свою гипнотическую силу, чтобы подействовать на дробилку. Она все более возбужденно вспыхивала перед тупой мордой машины, пытаясь проникнуть в проволочные нервы и парализовать металлического гиганта.
На мгновение показалось возможным, что даже создание из стали и империума не выстоит против этого жуткого существа.
Если машина не сможет сопротивляться воздействию сирены, то люди, бегущие за ней, погибли. Сэм улавливал лишь отдельные звуки, но и от них мозг работал с перебоями, и в перерывах вспышки света почти парализовали его сознание. Он знал, что если бы оказался вместе с этими людьми за дробилкой, то слепо бежал бы навстречу зловещим объятиям сирены.
«Так случалось и раньше, — смутно подумал он. — Давным-давно, в Греции — Гомер рассказывал об этом».
Все произошло за несколько секунд. В последний раз сирена вспыхнула и, резко вскрикнув, широко раскинула свою сеть. Затем нос дробилки придвинулся вплотную и коснулся центра сети.
Мембрана мгновенно напряглась, прыгнула вперед, обвившись вокруг носа машины. Нити паутины натянулись и дрогнули последней вибрацией торжества. Вероятно, это был слабый электрический импульс, который должен был парализовать добычу. Даже дробилка, казалось, заколебалась, когда сверкающие нити опутали ее корпус. Казалось, что даже плиты машины задрожали в нервном экстазе от соприкосновения с сиреной.
Затем чудовище двинулось дальше. Нити паутины, натягиваясь, делались все тоньше и тоньше. По мере увеличения напряжения цвет их менялся, становясь все бледнее. Раздавались такие резкие звуки, что ухо не могло их вынести, но нервы продолжали дрожать от неслышимых высоких частот.
Нити щелкнули. Паутина конвульсивно сжалась в последней попытке уничтожить металлического врага, цвета вспыхнули немыслимым беспорядком. Затем нити ослабли и вяло повисли, скользя по бронированной морде. Движущиеся гусеницы подхватили их, безжалостно прижали к земле, разрывая на части.
И прекрасная, очаровательная сирена под гусеницами машины превратилась в отвратительный губчатый серый комок, конвульсивно дергавшийся.
Сэм облегченно вздохнул и опустил бинокль. Некоторое время помолчал, затем сделал шаг вперед, положил бинокль на походный столик Хейла, снова доказав, что он — трудный объект для гипнотизера.
— Насчет свидания с Харкером, — сказал он. — Когда вы сможете отправиться в дорогу?
Хейл выдохнул:
— Я не могу.
Сэм нахмурился.
— Это очень важно. Кроме вас, не справится никто. Я хочу, чтобы вы занялись этим делом, Хейл.
— Есть только одно место, где я действительно необходим — это здесь, Рид. Никто лучше меня не знает поверхности. Я не дипломат. А вы — наш человек для контактов, так что извините.
В его словах было нечто большее. Сэм был уверен, что Хейл решительно отмежевывается от него, не желая принимать участие в обмане. Он хотел получить лишь результат обмана — выгоду. Власть над людьми. Это он принимал. А остальное предоставлял Сэму. И Сэм ничего не мог с этим поделать.
Впервые ему в голову пришла эта неприятная мысль — до того он считал себя движущей силой колонизации. Он натягивал ниточки и приводил в движение марионетку, Робина Хейла. Но вдруг ему пришла в голову мысль, что еще неизвестно, кто кукольник, а кто марионетка.
Он пожал плечами.
— Хорошо… Я сделаю это. Но не обижайся, если будут неприятности.
— Не буду.
Сэм сжал челюсти. Спор еще не окончен. И он теперь знал, кто его истинный соперник, и что конфликт только начинается…
…Свет был холодным и чистым, как хрусталь. Это была комната для работы, для мысли, для планирования. Она была создана бессмертными и для бессмертных. Все детали ее были функциональными, но не навязчивыми: они гладко переходили друг в друга, и движущиеся картины на стенах были частью общего спокойного рисунка. Здесь ни на чем нельзя было задержать глаз дольше, чем на одну-две секунды.