— Даже чересчур, — ответил Букхалтер.
Он попрощался и отправился на поиски Кейли, который отдыхал в одном из соляриев.
Это был высокий худощавый человек с озабоченным лицом и растерянным видом черепахи, потерявшей свой панцирь. Он лежал на эластичной и упругой кушетке, прямые лучи солнца поливали его сверху, в то время как отраженные лучи грели его снизу — через отражающее зеркало. Букхалтер стянул с себя шорты и опустился на сватер подле Кейли. Автор бросил взгляд на безволосую грудь, и в мозгу у него возникли обрывки фраз: "Болди… никакого уединения. Не его дело… фальшивые брови и ресницы… он еще…" Далее шло нечто вовсе невразумительное.
Букхалтер дипломатично нажал кнопку, и на экране над ним появилась страница «Психоистории», увеличенная и легко читаемая.
Кейли изучил страницу. Она была исчеркана пометками; сделанными читателями, которые Букхалтер определил как различные реакции на то, что должно было восприниматься однозначно.
Трое читателей предлагали три различные интерпретации одного и того же параграфа. Оставалось выяснить, что имел в виду автор. Букхалтер осторожно прикоснулся к его сознанию, ощутив присутствие ненужных барьеров, выставленных против возможного вторжения, безумных баррикад, через которые его мысленный взор перемахнул, подобно легкому ветру: ни один обычный человек не мог выставить против Болди эффективную преграду. Сам же он мог легко защититься от вторжения других телепатов.
Существовало психическое селекторное кольцо… Вот оно! Но какое сложное, запутанное… «Дариус» — это было не просто слово, не просто картина. Это была поистине вторая жизнь, но рассеянная, фрагментарная. Запахи и звуки, воспоминания и эмоциональные реакции, восхищение и ненависть — черный торнадо, пахнувший сосной, рвущийся через континенты Европы и Азии. Вот запах сосны стал сильнее… чувство унижения, воспоминание о боли, горящие бессилием глаза…
Вон!
Букхалтер выключил диктофон и лег на спину, глядя вверх сквозь темные защитные очки.
— Я вышел сразу, как только вы меня предупредили, — сказал он. — Я сейчас вне.
— Спасибо, — сказал Кейли, тяжело дыша. — Извините меня, пожалуйста! Почему вы не вызываете меня на поединок?
— Я не хочу поединка, — сказал Букхалтер. — Я никогда в жизни не обагрял кровью кинжал. Кроме того, я вас понимаю. Видите ли, это моя работа, мистер Кейли, я узнаю про вас множество вещей… которые снова забыл.
— Я полагаю, что ваше вторжение… Сколько бы я ни убеждал себя, что все это неважно, но мой внутренний мир…
— Мы должны испробовать разные подходы, — прервал его Букхалтер, пока не найдем такой, который не являлся бы слишком личным. К примеру, я хочу вас спросить, как вы относитесь к Дариусу?
Восхищение и запах сосны…
— Я вне, — спохватился Букхалтер.
— Спасибо, — пробормотал Кейли, отвернувшись от собеседника. Некоторое время спустя он сказал:
— Смешно! Я имею в виду, смешно отворачиваться. Но вы не должны видеть мое лицо и знать, о чем я думаю.
— Вам следовало бы настроиться на дружественный лад ко мне, — заметил Букхалтер.
— Я тоже так думаю. Но мне приходилось встречать Болди, которые были… которые мне не нравились.
— Да, такие есть. Я знаю. Те, что не носят париков. Кейли сказал:
— Они читают в сознании и ошеломляют просто ради забавы. Их следует… лучше учить.
Букхалтер моргнул.
— Так получается, мистер Кейли. У Болди тоже есть свои проблемы. Нужно уметь ориентироваться в мире, который не является телепатическим. Я думаю, многие Болди считают, что их возможности используются недостаточно. Есть работы, которые люди, подобные мне… используют для…
— "Люди!" — он уловил эту мыслительную реакцию Кейли, но проигнорировал ее, и его лицо сохранило обычное выражение. Он продолжал:
— Семантика всегда была проблемой, даже в странах, где говорят на одном языке. Квалифицированный Болди — хороший переводчик. И хотя Болди не служат в сыскной полиции, но вместе с полицией они работают часто. Это все равно как быть машиной, которая может выполнять лишь несколько операций.
— На несколько операций больше, чем может человек, — сказал Кейли.
"Конечно, — подумал Букхалтер, — если бы мы могли соревноваться на равных с нетелепатическим человечеством. Но стал бы слепой доверять зрячему? Сел бы играть с ним в покер?" Чувство горечи внезапно стало так сильно, что Букхалтер даже почувствовал во рту его привкус. Где же выход? Резервация для Болди? Стала бы нация слепых доверять нации зрячих? Или попыталась бы централизировать — лечение, системы контроля, — что сделало бы неизбежной войну.
Он вспомнил и нейтрализацию Рэд Вэнк.
Город рос, и вместе с ним росло личное достоинство. Невозможно было поднять голову, чтобы не схватиться при этом за рукоять кинжала у пояса. Таким же образом тысячи маленьких городков неустойчивой цивилизации в Хуроне и Мичигане, сельскохозяйственное производство в Ханое и Диего, текстильная промышленность и образование, искусство и медицина — каждый маленький городок держал под прицелом остальные. Научные и исследовательские центры были немного больше. Никто не возражал против этого, ибо технический персонал никогда не ввязывался в войну, кроме как под нажимом. Но в некоторых городах было не более нескольких сотен семей. Едва лишь городок выказывал признаки того, что собирается перерасти в город — от него, вдруг, к столице, а от нее — к Империи, — он сразу расформировывался. Может, Рэд Вэнк был просто ошибкой?
Гипотетически такое устройство было совершенным. С точки зрения социологии оно было возможным, но требовало необходимых изменений. Существовали подсознательные головорезы. По мере увеличения децентрализации нужно было все более пристально следить за соблюдением прав граждан. И люди узнавали.
Они узнавали, что валютная система базируется лучше всего на товарообмене.
Они узнавали, что такое полет. Никто больше не пользовался наземными машинами. Они узнали много нового, но они не забыли Взрыв, и в тайниках возле каждого города были спрятаны бомбы, которые могли полностью и самым фантастическим образом истребить город, как истребляли их во времена Взрыва.
Каждый знал, как делать эти бомбы. Устройство их было великолепным и простым.
Ингредиенты можно было найти везде и подвергнуть несложной обработке. Потом нужно было подняться на геликоптере, бросить вниз гигантских размеров яйцо — и дело сделано.
Кроме кучки недовольных, плохо приспосабливающихся людей, которые имеются в каждой расе, никто не сопротивлялся.
Кочевые племена никогда не устраивали набегов и никогда не объединялись в большие группы перед страхом уничтожения.
Ремесленники до определенной степени тоже приспособились, правда, не слишком хорошо, но они не являлись антисоциальным слоем и поэтому жили там, где хотели, и писали, рисовали, сочиняли музыку, уходили в свои собственные, ими же созданные миры. Ученые, чья приспособленность тоже не являлась полной, удалились в более крупные города, организовав маленькие, изолированные мирки и полностью погрузившись в науку.
А Болди — они находили работу там, где могли.
Нетелепаты видели мир почти таким же, каким его видел Букхалтер. Он был сверхнормально чувствителен ко всему, что касалось нормальных людей, он был очень тесно связан с ценностями человеческой расы — и это, несомненно, потому, что он видел человека не только в обычных измерениях. В какой-то степени — и это было неизбежным — он смотрел на людей извне.
И все же он был человеком. Барьер, воздвигнутый телепатией между ним и обычными людьми, делал их подозрительными по отношению к нему — даже более подозрительными, чем если бы он был существом с двумя головами — тогда бы они могли хотя бы испытывать к нему жалость. А так…