И когда клинок разлетелся на куски, сломался мост между мирами, и Ллур провалился в бездну хаоса, откуда ему уже не будет возврата.
А вместе с ним и Медея, прекрасная ведьма, любовь-воспоминание, утерянная любовь, поющая жизнь… Она ушла туда, откуда ее не вызовет даже лира Орфея.
— Ты жив, Ганелон?
Я открыл глаза. Фрейдис стояла в двух шагах от меня, и выжидающее выражение застыло на ее лице. Я высокомерно вскинул голову, ликующий, торжествующий, гордясь одержанной победой. Мир, который я вернул к жизни несколько часов тому назад, был моим до мельчайшей пылинки, и ни эта женщина, и ни кто иной не смогли бы сбить меня с намеченной цели. Разве не я победил Ллура, уничтожил членов Совета? Разве не был я изощреннее в колдовстве любой женщины и любого мужчины в Темной Мире? Я рассмеялся, не в силах владеть своими чувствами.
— Отныне это место станет именоваться Кэр Ганелон! — заявил я уверенно и громко, прислушиваясь, как порожденное высокими стенами эхо многократно повторило мое имя. Это сам замок отвечал мне с покорностью: — Да, да, да!
— Ганелон! — Во мне все пело. — Кэр Ганелон!
И вновь я рассмеялся, возвысившийся над всеми, прислушиваясь, как необъемлимое пространство подобострастно повторяет мое имя.
— Да слышат все: у лесных жителей появился новый господин! И тебя, оказавшую мне помощь в трудную минуту, я награжу с щедростью, достойной владыки Темного Мира. Достойной лорда Ганелона!
И вновь стены на замедлили отозваться.
— Ганелон! Ганелон!
— Ты больно прыток, член Совета! — Прищуренные глаза Фрейдис метали молнии. — Неужели ты уверовал, что я доверилась тебе до конца?
— А что ты можешь изменить, старуха? — бросил я с пренебрежением. — Единственный, кто мог убить меня до сегодняшнего дня, это Ллур. Но его нет, его поглотил хаос, и поэтому Ганелон бессмертен! Кумир ниспровергнут, да здравствует новый кумир! Ты бессильна что-либо изменить, старуха.
Фрейдис гордо выпрямилась, глаза зажглись уверенностью, от которой мне стало слегка не по себе. И все же сказанное мною было чистой правдой: ни один человек в Темном Мире не в состоянии навредить мне. Так почему же ироническая улыбка не сходит с губ Фрейдис.
— Когда-то я отправила тебя на Землю, прорвав пространство потустороннего мира, — сказала она поучающим тоном. — Сможешь ли ты помешать мне, если я решусь вновь отправить тебя подальше отсюда?
На смену зарождавшейся было тревоге пришло облегчение. Смехотворная угроза Фрейдис не вызвала во мне даже раздражения.
— Завтра или послезавтра я сделаю это без особых усилий. Не уверен, что смогу сделать это сегодня. Но я, лорд Ганелон, уже побывал там и знаю, как выбраться оттуда. И даже сейчас меня, предупрежденного и настороженного, не так-то легко отправить на Землю лишенным собственной памяти и снабженным воспоминаниями другого человека. Я буду помнить все и с легкостью вернусь обратно. Ты только зря потратишь и свое, и мое время, Фрейдис. Если ты решилась на это, то не медли, но хочу предупредить тебя, что вернусь сюда еще до того, как ты прекратишь бормотать свои заклинания.
Она по-прежнему улыбалась, скрестив руки и спрятав кисти в широкие рукава своего длиннополого платья, способная смутить кого угодно своей уверенностью.
— Не думаешь ли ты, что уподобился богам, Ганелон? — Насмешка колдуньи была слишком явной. — И что никто из смертных не сможет противостоять тебе?! Об одном ты забыл! Точно так же, как был уязвим Ллур, как были уязвимы Эдейри, Медея и Матолч, точно так же уязвим и ты, член Совета. Ты прав, нет в этом мире человека, способного сразиться с тобою. Но ты забыл об Эдварде Бонде. Он ни в чем не уступает тебе, и я вызову его сюда для последней битвы за свободу Темного Мира. Ты падешь от руки Эдварда Бонда, Ганелон!
Меня обдало холодом, как от ледяного дыхания Эдейри. Я забыл! Никто в этом мире не может достигнуть полного могущества, и я действительно могу пасть от руки своего двойника!
— Глупая. — Я постарался, чтобы ни одни мускул не дрогнул на моем лице. — Тупица! Ты упустила одну деталь: мы с Бондом никогда не сможем оказаться в одной и той же точке пространства. Когда я вернулся сюда, он тотчас же отправился на Землю, точно так же, как должен исчезнуть я, если ты перенесешь его сюда. Каким образом могут оказаться рядом человек и его отображение? Как он может тронуть хотя бы волос на моей голове, старуха?
— Очень просто, — заверила меня Фрейдис, — без особых затруднений. Он не может сразиться с тобою ни здесь, ни на Земле, в этом ты прав. А как же с потусторонним миром, Ганелон? Или ты забыл о нем?
Резким движением она выбросила вперед свои руки, в каждой из них сверкнула на солнце серебряная трубка. Не в состоянии предпринять что-либо, я молча наблюдал, как она скрестила трубки. Тотчас же заключенная в них энергия вкупе с льющейся с полюсов мира принялась концентрироваться в перекрестье. Эту энергию можно было использовать всего лишь долю секунды, иначе планета разлетелась бы на куски.
Я почувствовал, как вокруг меня все поплыло. Я почувствовал, как раскрылись настежь врата ада.
Серое, серое и ничего, кроме серого, вокруг. Я попятился от неожиданности, шокированный и разгневанный, готовый разорвать Фрейдис на мелкие кусочки. Подобное было недопустимо: чтобы с лордом Темного Мира поступали как с незатейливой побрякушкой. Я выберусь отсюда, и то, как я поступлю с Фрейдис, станет наглядным уроком для всех, кто решится встать на ее сторону.
На сером фоне я разглядел тусклое зеркало и в нем свое лицо, удивленно растерянное, старавшееся заглянуть мне за спину. Удивительно, но судя по отображению, на мне были не голубые одежды для церемонии жертвоприношения, а легкая пижама из тех, в каких жители Земли направляются по утрам в ванную. Нет, это было не мое отображение! Это был…
— Эдвард Бонд! — произнесла за моей спиной Фрейдис. Невыразимое облегчение разгладило лицо моего отображения.
— Фрейдис! — вскричало оно моим собственным голосом. — Благодарение Богу, Фрейдис! Я так старался…
— Погоди! — Остановила его властным жестом колдунья. — Подумай, готов ли ты к последнему испытанию. Перед тобою Ганелон, возжелавший свести на нет все то, что ты успел сделать для лесных жителей. Он победил Ллура и членов Совета. Никто не сможет встать на его пути, если он вновь туда вернется. Эдвард Бонд, только ты сможешь остановить его. Только ты, сейчас и здесь!
Я не стал дожидаться, когда она добавит еще что-нибудь в этом роде к своим словам, я знал, что мне делать. Не успел Бонд ни ответить, ни пошевелиться, как я ринулся вперед и направил кулак в лицо, ничем не отличавшееся от моего. Мне не хотелось бить по этому лицу, мне было страшно бить по этому лицу. В последнее мгновение я чуть было не сдержал удар, не отвел его в сторону, но мускулы мои почти отказались повиноваться мне.
Бонд отпрянул назад, но и моя собственная голова также откинулась назад от отражения, так что мой первый удар потряс нас обоих.
Моему противнику удалось удержать равновесие, хоть он и пошатывался слегка, будто находился в гроге, глядя на меня с непередаваемым смущением. Затем гнев исказил хорошо знакомые мне черты, и я увидел, как потекла кровь из рассеченной губы. Я свирепо рассмеялся. Странно, но только при виде этой крови я окончательно убедился, что между нами не может быть примирения.
Бонд пригнулся и пошел на меня боком, прикрывая локтями туловище. Я страстно возжелал заполучить кинжал или пистолет, поскольку не любил драться на равных и никогда не смотрел на подобные схватки как на одну из разновидностей спортивного состязания. Ганелон всегда дрался, чтобы победить. Победить во что бы то ни стало. Но эта схватка отличалась от всех предыдущих — сошлись ужасно, невероятно равные противники.
… Бонд нырнул под мой удар правой, направив свой кулак в мою челюсть. Все поплыло передо мною, а Бонд уже отскочил назад, пританцовывая на носках вне пределов моей досягаемости.
Яростный крик вырвался из моего горла. Я не собирался боксировать, вести поединок по всем правилам кулачного боя. Ганелон вступил в схватку для того, чтобы победить! Я ревел в полную силу своих легких и, стремительно приблизившись, смял его в своих объятиях, упал вместе с ним на серую пружинистую поверхность: на то, что было почвой или полом ада. Пальцы правой руки потянулись алчно к его горлу, пальцами левой старался я выцарапать его глаза.