Темный Мир дышал воздухом свободы, и он был наш, только наш.
Но Медея, неповторимая Медея, сладкая ведьма, как бы мы правили вместе!
Жил-был гном
Меломан
Джерри Фостер поведал буфетчику, что его никто не любит. Буфетчик, имевший опыт в подобных делах, ему не поверил и предложил новую порцию выпивки.
— Отчего бы и нет? — ответил несчастный мистер Фостер, исследуя скудное содержимое своего бумажника. — Я возьму себе в супруги дочь вина. И пусть вдали бьют барабаны "Это Омар".
— Ну да! — сказал удивленный буфетчик. — Но тебе нужно быть поосмотрительней, если не хочешь вылететь через ту же дверь, через которую вошел. Здесь не Пятая Восточная, приятель.
— Можешь называть меня «приятелем», — согласился Фостер, пробуя напиток. — Я не против. Я — ничей парень. Меня никто не любит.
— А как насчет той малышки, которая была здесь с тобой прошлый раз?
Фостер был красивым молодым человеком с густыми белокурыми волосами и несколько туманным выражением голубых глаз.
— Бетти? Пробормотал он. — Неладно получилось. Некоторое время тому назад я был с Бетти в «Том-том», а появилась эта рыженькая. Вот я и послал Бетти куда подальше. А рыженькая на меня наплевала. Теперь я одинок, и все ненавидят меня.
— Может быть, тебе не следовало посылать Бетти куда подальше? — предположил буфетчик.
— Я так непостоянен! — возразил Фостер. На его глазах заблестели слезы. — Я ничего не могу с этим поделать. Женщины — мое несчастье. Налей-ка мне еще и скажи, как тебя зовут?
— Остин.
— Так вот, Остин, я, кажется, попал в переделку. Ты знаешь, кто выиграл вчера пятые скачки в Санта-Аните?
— Поросячья Рысца, разве нет?
— Да, — сказал Фостер. — Но я-то повесил свои денежки на нос Белой Молнии. Вот почему я здесь. Сюда скоро должен прийти Сэмми, так?
— Верно.
— Мне повезло, — сказал Фостер. — Я собрал деньги, чтобы с ним расплатиться. — Сэмми — твердый орешек, с ним шутки плохи.
— Такие дела меня не касаются, — сказал буфетчик. — Извини.
Он отошел и занялся двумя любителями водки.
— Выходит, ты тоже ненавидишь меня, — пробормотал Фостер.
Забрав свой напиток, он отошел от стойки.
Бетти сидела в кабинке одна и наблюдала за ним. Однако ее белокурые волосы, влажные глаза и бело-розовая кожа потеряли для него всякую привлекательность. Она наводила на него скуку. К тому же она продолжала болтаться без дела.
Фостер проигнорировал девушку и направился дальше, туда, где у дальней стены сверкал полихромическими красками массивный продолговатый предмет.
Производители сего предмета настаивали на термине "автоматический фонограф", но более распространенным его названием было "меломан".
Этот меломан был прелестен. В нем было столько красок и оттенков, а главное, он не следил за Фостером, а рот держал на запоре.
Фостер устроился подле меломана и погладил его по гладкому боку.
— Ты — моя девушка, — объявил он. — Ты прекрасна. Я безумно тебя люблю. Слышишь, безумно!
Он чувствовал на своей спине взгляды Бетти. Осушив свой бокал, он еще теснее прижался к автомату и произнес красочную речь в его честь. Потом он оглянулся.
Бетти собралась уходить.
Фостер нашарил монетку и хотел сунуть ее в щель автомата. Но тут в бар вошел коренастый темноволосый мужчина в очках в роговой оправе. Он кивнул Фостеру и быстро направился к кабине, в которой сидело толстое существо в твидовом костюме. Произошел короткий диалог, во время которого деньги перешли из одних рук в другие, и коренастый человек сделал пометку в маленькой книжечке, извлеченной им из кармана.
Фостер достал бумажник. У него уже бывали неприятности с Сэмми, и других он не хотел. Букмекер признавал только наличные. Фостер достал деньги, пересчитал их и ощутил пустоту в желудке. То ли он обсчитался, то ли потерял часть денег — ему не хватало.
Такое Сэмми не понравится.
Фостер лихорадочно стал соображать, как протянуть время. Сэмми его уже видел. Никуда не денешься.
В баре стало слишком тихо, а Фостеру был нужен шум.
Он посмотрел на свою монетку, торчавшую из щели автомата, и поспешно протолкнул ее внутрь.
И тогда из отверстия для возврата монетки посыпались деньги.
Почти мгновенно Фостер подставил шляпу. Четвертаки и медяки струились бесконечным потоком. Меломан заиграл песню, игла затанцевала по черной поверхности пластинки. То была полная светлой печали мелодия "Ты мой любимый". Она поглотила звон падавших в шляпу Фостера монет.
Через некоторое время денежный поток иссяк. Фостер остался стоять там, где был, возблагодарив Господа. Тут он увидел, что к нему направляется Сэмми. Букмекер посмотрел на шляпу и изумленно заморгал.
— Привет, Джерри! Что происходит?
— Ящик разбился, — сказал Фостер.
— Но не меломан же?
— Да нет, там, в Ониксе, — сказал Фостер.
Он назвал один частный клуб, находившийся несколькими кварталами дальше.
— Не успел еще обменять на крупные, не поможешь мне?
— Я тебе не кассир, — сказал Сэмми. — Я свое беру в зелененьких.
Меломан закончил исполнять "Ты мой любимый" и принялся за «Навсегда». Фостер положил на фонограф позвякивающую шляпу, сосчитал банкноты и добавил к ним выложенные из шляпы четвертаки.
— Благодарю, — сказал Сэмми. — Жаль, что твоя клячонка подкачала.
"И верная любовь навеки", — пламенно пел меломан.
— Тут уж ничем не поможешь, — сказал Фостер. — Может быть, в следующий раз мне повезет больше.
— Ты играешь в Оуклаунде?
"Чтобы мечты стали явью, — и вдруг, — должен рядом с тобой быть друг".
Фостер прислонился к автомату. Последние слова поразили его, как громом. Именно они, выскочив из ниоткуда, завладели его мозгом, околдовали его. Он перестал слышать что-либо, кроме них. А они все повторялись и повторялись.
— Должен быть друг, — сказал он в прострации. — Друг!..
— О'кей, — сказал Сэмми. — «Друг» будет в Оуклаунде третьим. Обычную?
Комната начала вращаться. Но Фостер успел утвердительно кивнуть. Через некоторое время до него дошло, что Сэмми ушел. Он увидел напиток, стоявший на автомате, и тремя большими глотками осушил бокал. Потом наклонился и уставился на загадочно мерцавший аппарат.
— Невозможно, — прошептал он. — Я просто пьян. Но все же мне недостаточно. Мне нужен еще глоточек.
Из отверстия для возврата монет выкатился четвертак, и Фостер машинально подобрал его.
— Нет, — выдохнул он. — Невероятно!
Он набил карманы монетами, вытащенными из шляпы, жестом утопающего вцепился в стакан и направился к стойке. На полпути кто-то тронул его за рукав.
— Джерри, — сказала Бетти, — прошу тебя…
Он не обратил на нее внимания и заказал еще порцию спиртного.
— Послушай, Остин, — спросил он, — этот ваш меломан, он что, хорошо работает?
Остин выжимал сок из лимона и даже не поднял головы.
— Жалоб не было.
— Но…
Остин пододвинул к нему наполненный стакан.
— Извините меня, — сказал он и отошел за стойку. Фостер украдкой бросил взгляд на автомат. Тот стоял у стены, мигая светящимся глазом.
— Просто я не знаю, что делать, — сказал Фостер, ни к кому не обращаясь.
Заиграла пластинка. Низким грудным голосом автомат запел: "Оставьте нас вдвоем перед лицом нашей любви…"
По правде говоря, дела Джерри Фостера в эти дни шли неважно. Он был консерватором по натуре, поэтому родиться в эпоху великих изменений было для него огромной ошибкой. Ему требовалась твердая почва под ногами, а сумасшедший век с тревожными газетными заголовками, обещавший все новые технические и социальные изменения, такой почвы не обещал.