Оправившись от растерянности, французы приходили в себя. Два сбившихся в каре батальона, осознав ошибку, перестраивались в колонны. Адъютанты носились вдоль строя, разнося приказы, гоня вперед, призывая сокрушить, подавить тонкую стрелковую цепь плотным залповым огнем. Снова зазвучали барабаны, отбивая pas de charge и замирая на мгновение, чтобы сотни глоток прокричали: «Vive l’Empereur!» Получилось не сразу, первый клич прозвучал едва слышно, но сержанты и офицеры заорали на солдат, требуя большего усердия, и те отозвались громким, твердым, смелым «Vive l’Empereur!»
– Tirez! – скомандовал офицер, и передние шеренги ударили залпом по португальским касадорам.
– Marchez! En avant!
Пришло время принять потери и раздавить стрелков. Британские пушки перенесли огонь на французскую батарею, так что снаряды и картечь пехоте больше не грозили.
– Vive l’Empereur!
Живые переступили через мертвых и умирающих.
– Tirez!
Еще залп. Четыре тысячи против семи сотен. Французская батарея огрызнулась картечью, и траву словно пригнуло порывом ветра. Шквал металла ударил по британским стрелкам и португальским касадорам и отбросил назад, смятенных, окровавленных. Цепь отступала. Французские мушкеты были слишком близко, да еще с фланга продольным огнем били шесть пушек. Немного полегчало, когда пушкари, не обращая внимания на свистящую вокруг них шрапнель и под прикрытием наступающих колонн, ухватились за канаты и протащили орудия на сотню шагов вперед. Еще залп – и еще больше стрелков рухнули на землю окровавленными тряпичными куклами. Почуяв запах победы, четыре ведущих батальона прибавили шагу. Стрелять на марше неудобно, и некоторые солдаты уже пристегивали штыки. Британские стрелки отбежали почти к самому лесу. Два левофланговых орудия Дункана, видя опасность, развернулись и ударили картечью по ближайшему французскому батальону – передние шеренги повалились, окутанные кровавой пеленой, словно их срезало чудовищным серпом.
А потом на опушке леса стало вдруг тесно. Слева от Уитли появились «Серебряные хвосты». Рядом с ними, чуть дальше, развернулись две приблудные роты колдстримцев. Справа от гвардейцев встали ирландцы Гоуга, половина 67-го и, наконец, возле пушек, две роты «Цветной капусты» 47-го полка.
– Стой! – забегало эхо между деревьями.
– Ждать! – проревел сержант, заметив, что кое-кто уже поднял мушкет. – Ждать приказа!
– Равнение направо! Направо!
Голоса смешались – офицеры отдавали приказы, сидя верхом, сержанты перекрикивали друг друга, солдаты путались и суетились.
– Вы только посмотрите на это, парни! Вы только посмотрите! Какая радость нам с утра! – Майор Хью Гоуг, восседая на гнедом мерине, проехался позади своего 87-го батальона. – Постреляем сегодня, мои милые. Только надо немножко подождать.
Подошедшие батальоны выровняли строй.
– Вперед! Выдвиньтесь вперед! – прокричали адъютанты Уитли, и растянувшаяся двумя шеренгами цепь выступила на пустошь, ближе к стрелкам.
Французское ядро пролетело через строй 67-го, почти разрезав напополам одного беднягу, забрызгав его кровью с десяток его товарищей и оторвав руку солдату во второй шеренге.
– Сомкнуть строй! Сомкнуть строй!
– Стой! Готовсь!
– Vive l’Empereur!
– Огонь!
С сего момента сражение подчинялось нерушимым правилам математики. Французы имели численное превосходство над британцами в соотношении два к одному, однако четыре первых французских батальона шли колонной, каждый состоял из девяти шеренг по семьдесят два человека. Таким образом, ширина фронта четырех батальонов была меньше трехсот мушкетов. Правда, стрелять могла и вторая шеренга, но все равно получалось менее шести сотен, тогда как огневая линия Уитли равнялась четырнадцати сотням. Стрелки, выполнив свою задачу, задержав продвижение противника, разбежались по флангам. И тогда цепь Уитли дала залп.
Удар приняли на себя передовые шеренги французских частей. Красномундирников накрыла завеса дыма, за которой они успели перезарядить мушкеты.
– Стрелять повзводно! – закричали офицеры, и теперь залпы следовали один за другим, непрерывно, пока одни перезаряжали, другие стреляли.
Нескончаемый свинцовый шквал обрушился на французов.
– Ниже! Брать ниже!
Сквозь дым хлестнула картечь. Солдат вывалился из строя, зажав выбитый глаз; лицо мгновенно превратилось в залитую кровью жуткую маску. Но на французской стороне потерь было больше – передовые шеренги обливались кровью.
– Чтоб меня!
Шарп вышел из леса на правом фланге британского строя. Впереди и чуть правее разместилась батарея Дункана. Пушки били прямой наводкой, и после каждого выстрела орудие отскакивало назад на три-четыре шага. Еще дальше, за пушками, стояли португальские касадоры – или, вернее, то, что от них осталось, – а слева от него растянулась красномундирная цепь. Шарп присоединился к португальцам. Вид у них был донельзя усталый, на посеревших от пороха лицах выделялись белки глаз. Батальон был новый, впервые попавший в переделку, тем не менее португальцы выполнили свой долг, хотя и понесли страшные потери – пустошь перед французами была усеяна телами в коричневых мундирах. Впрочем, левее, на британской стороне, мелькали и зеленые куртки.