– Вы действительно считаете, что на нас могут напасть? – спросил он.
– Я на это надеюсь, – ответил священник.
Нуньес перекрестился:
– Почему, святой отец?
– Потому что тогда люди адмирала убьют наших врагов, – ответил Монсени.
– Мы не солдаты, – занервничал Нуньес.
– Мы все солдаты, – возразил Монсени, – сражающиеся за лучшую Испанию.
В его распоряжении было девять человек. Девять человек для охраны печатного станка. Они жили в хранилище наверху и готовили пищу за уборной во дворе. Здоровые, сильные, похожие на буйволов, с загрубелыми пальцами, привыкшими к работе с просмоленным такелажем. Они умели обращаться с оружием и были готовы убивать за своего короля, страну и адмирала.
Рядом с типографией имелась комнатушка, где располагалась контора Нуньеса, – настоящее кладбище старых счетов, бумаг и книг. Монсени выгнал Нуньеса оттуда и поселил человека, присланного адмиралом. Это было жалкое существо, хныкающее, пропахшее дымом, проспиртованное, воняющее потом подобие мужчины. Сочинитель. Жирный, нервный, сварливый и напыщенный. По имени Бенито Чавес. Он писал для разных газет, однако, по мере того как Испания съеживалась, газеты стали отказываться от его статей, так что в конце концов осталась только «Эль-Коррео де Кадис». Но эта, по крайней мере, обещала хорошо заплатить. Он обернулся, когда Монсени открыл дверь.
– Великолепно. Просто великолепно.
– Вы пьяны?
– Как я могу быть пьян? Здесь же ни капли спиртного! Я говорю о письмах! – Чавес хихикнул. – Они великолепны. Послушайте! «Жду не дождусь, когда смогу ласкать…»
– Я читал письма, – холодно прервал его Монсени.
– Страсть! Нежность! Похоть! Хорошо пишет.
– Вы пишете лучше.
– Конечно же лучше. Хотел бы я встретиться с этой девушкой… – Чавес перевернул письмо. – Катериной.
– Думаете, она захотела бы с вами познакомиться? – спросил Монсени.
Бенито Чавес был неряшливый толстяк, в седеющей бороде застряли крошки табака. Позади него стояло ведро, почти полное сигарных окурков и пепла. Две наполовину выкуренные сигары валялись в блюдце на столе.
– Катерина Бласкес, – усмехнулся священник, – обслуживает только лучших клиентов.
– Наверное, умеет протирать матрасы, – ухмыльнулся Чавес, не обращая внимания на презрительный тон Монсени.
– Делайте копии, и получите деньги.
– В копиях нет необходимости. Я просто все перепишу, и мы сможем отпечатать их все сразу.
– Все сразу?
Чавес взял одну из сигар, раскурил ее от свечи и почесал живот.
– Англичане дают средства, которые поддерживают регентство. Англичане снабжают нашу армию мушкетами. Англичане дают порох для пушек на городских стенах. Англичане содержат армию на Исла-де-Леоне, которая защищает Кадис. Без Англии, святой отец, нет Кадиса. Если мы сильно раздразним англичан, они заставят регентство закрыть газеты, и какая тогда польза от этих писем? Так выстрелим сразу из всех орудий! Дадим залп, который их уничтожит. Все письма, всю страсть, весь пот на простынях, всю ту ложь, что я пишу, – все сразу! Шлепнем одним изданием, а потом будь что будет.
Монсени задумчиво посмотрел на него. В том, что говорил этот человечишка, был определенный смысл.
– Но если они не закроют газету, мы останемся без писем.
– Есть и другие письма, – возразил Чавес. – Здесь, – он покопался в листах, – есть ссылка на последнее письмо его превосходительства, но самого письма нет. Я подозреваю, что это чудесное создание хранит его у себя.
– Да, у нее есть письма.
– Так достаньте их. А можете не доставать. Как хотите. Это не важно. Я журналист, святой отец, я сочиню сам.
– Публикуйте все сразу, – задумчиво сказал Монсени.
– Мне нужна неделя, и я перепишу, переведу и сочиню. Скажем, что англичане снабжают мушкетами повстанцев в Венесуэле и что они планируют распространять в Кадисе протестантскую ересь. – Он замолчал, посасывая сигару. – А еще мы скажем, – продолжал он уже спокойнее, – что они ведут переговоры о мире с Францией, чтобы дать Португалии независимость за счет Испании. Вот что мы сделаем! Дайте мне десять дней!
– Десять! – фыркнул Монсени. – Даю пять дней.