Путь от усадьбы Прэнтисов мимо озера к городку был поистине сказочным: обсаженная вязами тенистая дорога, переходящая в городскую Юнион-авеню, и постоянно мелькающая вдали за деревьями гладь озера. Любоваться этой сказкой мешали мысли о Джинни с ее Жаком, но еще больше волновало Бесс возвращение Джерида Инмэна в ее собственную жизнь.
— Великолепная ночь, не правда ли? — произнес Джерид после долгого молчания.
— Да.
— А что, если дальше, мисс Харт, мы пройдемся пешком? Эта длинная Юнион-авеню уже позади, а улочка Конгресс-стрит такая коротенькая и в то же время широкая, уютная, что мы и не заметим, как окажемся возле клуба Моррисэя.
К этому времени ахающие и охающие по поводу красот природы Добсы так надоели Бесс, что она согласилась.
— Разрешите узнать, почему вы весь путь молчали, отвечая своим спутникам только односложными «да» и «нет»? — спросил Джерид, когда они медленно шли под руку по тенистой улочке к клубу.
— Я не обещала, что вам будет интересно со мной.
Он рассмеялся от всего сердца:
— Вам и не надо обещать ничего подобного, Бесс, любовь моя!
— Не называйте меня так, — прошептала она свирепо.
— Привыкайте, моя дорогая. — Он прижал ее руку к себе. — Дня не прошло за все эти семь лет, чтобы я не думал об этой неистовой, прекрасной девчонке, плававшей ночью в озере.
Бесс прикусила губу и сжала кулаки.
— Опять это купание! Но я уже не та девочка, мистер Инмэн. — Она постаралась принять надменный вид. — Мне двадцать четыре года, я изучила юридическое право, философию и литературу, я состою в комитете по борьбе за права женщин… Поэтому мне кажется, что я больше не прекрасная, не неистовая и не страстная.
Джерид быстро взглянул на нее:
— Это мы увидим.
— Нет! — сказала она, сердясь на себя за былую слабость: ведь не сумела избежать его поцелуя! Но больше она такого не допустит.
Идя рядом со своим бесстрашным и мужественным спутником, она чувствовала себя защищенной от опасного мира вокруг, но не от него самого, и напоминала себе, что с ним надо держаться настороже: он дерзок, невоспитан, а может быть, и просто негодяй. Он хочет доказать хорошенькой суфражистке, что она реагирует на мускулистую мужественность точно так же, как обыкновенная безмозглая вертихвостка, а затем бросить ее. В этом, скорее всего, и состоит его игра… А что, если он действительно влюблен в нее? Как ей быть в этом случае? Да нет, чепуха! Он не может себе позволить серьезного чувства хотя бы потому, что она — дочь судьи, а у него какое-то сомнительное прошлое… Так она размышляла, пока они шли к увеселительному заведению Джона Моррисэя.
— В этом клубе не только танцевальный зал, но и казино, — сказал Джерид. — Назовите ваше счастливое число, и я буду ставить на него: оно принесет нам удачу.
— Для вас главное — деньги? — язвительным тоном спросила Бесс.
— С чего вы взяли? Вовсе нет. Для меня главное — любовь! — Он легко провел ладонью по ее щеке.
Уютная полутьма аллеи кончилась, они вошли в ярко освещенный холл. Здесь уже были и Прэнтисы, и Добсы, и другие гости, знакомые Бесс по обеду. Джинни взглянула на нее через плечо и улыбнулась, как бы прося прощения. Бесс ласково улыбнулась в ответ, надеясь, что выказывает большее самообладание, чем ощущала на самом деле. Ей не хотелось, чтобы Джинни чувствовала вину за то, что покинула ее.
И все-таки Бесс чувствовала себя брошенной и одинокой. Ей было жаль, что нет рядом отца. Он оставался в Нью-Йорке, чтобы выяснить, какой проект железной дороги будет принят, и насколько возможно повлиять на разумность этого решения.
Курорт Саратога-Спрингс был несколько вульгарным, в соответствии с нравами его завсегдатаев. Любой, кто хотел играть в азартные игры, мог себе это позволить, и игроки съезжались сюда тысячами. На южном морском берегу появилось несколько новых курортных поселков: Ньюпорт, Кейп-Мей, Лонг-Бич, — и они стали воистину элитными, но Саратога не утратила из-за них своей популярности.
Увеселительное заведение Джона Моррисэя, по прозвищу «Старая Головешка», открылось пять лет назад, и хозяин делал все мыслимое и немыслимое, чтобы создать в нем ауру респектабельности. Здание клуба было таким же роскошным, даже изысканным внутри, как и снаружи.