– Я мог бы отвезти тебя домой, – предложил Лоу.
Хэдли его проигнорировала.
– Положи книги на места и проследи, чтобы твоя «резня» осталась незамеченной. И я просто…
О нет! Лоу бросился к столу и успел забрать две картинки. Остальные взяла Хэдли.
– Настоящий компромисс: я сохраню свои, а ты – свои. И встретимся завтра утром часиков в десять в колумбарии.
Значит, решила притвориться, что поцелуя не было? Ладно. Неизвестно, чего вообще он гонялся за ней.
По пути домой Лоу напомнил себе обо всех ее раздражающих чертах характера. Властная. Чудаковатая. То горячая, то холодная. Сдержанная. Обидчивая. Слишком образованная. Упрямая. Слишком старая. С ужасным стилем – Лоу решил, что вечернее платье для вечеринки выбрал кто-то другой.
И вот еще что: Хэдли пыталась его убить.
Позже, раздевшись и собираясь в постель, Лоу нашел увядшую лилию в кармане своего фрака. Хэдли говорила: «ничто не вечно». Как же верно подмечено. Он бросил цветок в мусорную корзину, выключил лампу на комоде и лег, продолжая сердиться в темноте.
Боги на небесах, он все еще чувствовал запах проклятого цветка.
Лоу включил лампу и вытащил лилию из мусорного ведра. Минутку подумав, он положил ее между страницами старого выпуска «Странных историй» и засунул журнал под перину.
Глава 12
На следующее утро у входа на кладбище «Оддфеллоуз» вышедшую из такси Хэдли встретил серый туман, приправленный дождиком. Величественные греко-римские колонны и зеленоватый бронзовый купол колумбария стояли на страже холмов с рядами могил. Хэдли осмотрела окружающую территорию, но никого не заметила: ни машин, ни родственников, пришедших навестить усопших.
Ни красного мотоцикла.
Учащенное от беспокойства сердцебиение замедлилось.
Подойдя к входу, она поправила шляпку-клош и стряхнула несколько волосков Четвертого с угольно-черного рукава пальто. Чертов кот снова линял и решил немного поластиться к хозяйке, когда она вернулась домой прошлой ночью, переживая из-за Лоу и самого ужасного поцелуя в своей жизни.
Что с ней такое? Не считая очевидного беспокойства. Как же так: сногсшибательно красивый сильный мужчина поцеловал ее, а она заледенела словно зимнее озеро. Хотя Лоу застал ее врасплох, а Хэдли отвыкла от чужих прикосновений и, тем более, поцелуев, все же стоило насладиться моментом. Особенно после того, как он, не отрываясь, продолжал целовать.
И все целовал и целовал…
От таких раздумий Хэдли стиснула зубы.
«Расслабься», – упрашивал ее Джордж, когда они учились в колледже. Ей хотелось, боже, очень хотелось. Губы Лоу оказались теплее и мягче, чем она ожидала. Хэдли представляла, каково было бы сдаться на его милость. Она вспомнила свои ощущения у зеркального пруда. А если бы Лоу ее поцеловал тогда? Все могло сложиться иначе. Однако в музее ее здравый смысл требовал не терять бдительности. Не доверять такому мошеннику как Лоу, потому что он поцеловал ее только, чтобы прихватить рисунки, которые они нашли в книгах.
Почему же ее так смущает собственная холодность? Если Лоу поцеловал ее по неблаговидной причине, нужно задрать подбородок и гордиться, что не сдалась. А вместо этого она надела платье с декольте и… боже милостивый – расстегнула пальто, чтобы Лоу увидел ее наряд. Что с ней такое? Хэдли быстро застегнулась и виновато осмотрелась, прислушиваясь к шуму его нелепого мотоцикла.
Проблема в том, что прошлой ночью не вышло поспать.
Она собиралась начать переводить мамины пиктограммы и перерисовала примерно половину на большой лист бумаги. А остаток ночи провела, бродя по квартире в чулках и представляя в деталях вечер с Лоу. А также меняя эти детали, чтобы добавить то, что ей следовало сказать и сделать.
Надо было его поцеловать. Ей так хотелось.
Почему же она не ответила на ласку?
И почему он ее не встречает? Будь на его месте другой мужчина, он мог бы признать поражение и решить бросить гиблое дело. Но Магнуссону-младшему нужны деньги ее отца, так что упрямец придет.
Если только он уже не перевел алфавит ее матери и не нашел свои две урны где-то в другом месте.
Лучше не рассматривать такую возможность. Глубоко вздохнув, Хэдли толкнула тяжелую дверь в колумбарий и вошла в ротонду. Четыре этажа-кольца, украшенные колоннами, вели к витражному потолку, увенчанному куполом, а в стенах были устроены сотни ниш, ставших последним местом упокоения для многих жителей Сан-Франциско. Бóльшая часть из них размерами не превышала почтовый ящик. Некоторые скрывались за медными дверями с выгравированными именами усопших. В других проделали стеклянные окошки, позволяя посетителям увидеть урну или даже собрание любимых вещей покойника: мячи для бейсбола, книги, редкий антиквариат, фотографии.