И начал бить его. Кулаками. Как и привык. У себя на природе. Быстро и четко. Когда остановился, здоровяк был готов. Его лицо опухло от ударов.
Он стоял передо мной, опустив руки. А потом рухнул назад.
Я огляделся. Сам еле держался на ногах. Чтобы не упасть, схватился за стену.
Все противники повержены. Лежат на матах. Некоторые неподвижно. Некоторые стонут. А мой главный враг, коричневый пояс, лежит ничком. И не шевелится.
Я направился к выходу. Здесь делать больше нечего. Думаю, я сполна рассчитался за Смелова.
По дороге отпихнул одного из ползущих соперников. Он увидел меня, скорчился. Закрыл голову руками.
— Я лежащих не бью, — сказал я. — В отличие от вас, шакалов. Если еще раз сунетесь к нам, завалим всех к чертям собачьим.
Подошел к коридору. Взял кеды. Направился к выходу. И услышал, как вдали открылась дверь. Вход сюда, в подвал. Голоса. Громкие, мужские. И я узнал голос Белоухова.
Так, а это тренер. Как там его, Лавров, кажется. И с ним другие учителя. Если меня здесь увидят, будет плохо. Очень плохо.
Чтобы избежать этого, я нырнул в раздевалку. Выключил свет. Прислонился к холодной стене. Замер. Задержал дыхание.
Вокруг шкафчики. Как в детсадике. Несколько ячеек открыто. В полумраке видны сумки и одежда. Это вещи тех, что прибежали на помощь. С которыми я дрался в спортзале. Оставили в суматохе.
— Да они даже не рассматривали еще, представляешь! — сказал незнакомый мужчина. — Сколько раз я звонил Петрухину. Тишина. Трясина. Как в болоте.
Они прошли мимо. Я слышал звуки шагов. Сейчас будут в спортзале.
— Ничего, продолжай звонить, — ответил Белоухов. — Это важно.
Вроде ушли дальше. Я отклеился от стены. Нырнул в коридор. И помчался к выходу. Выбегая из подвала, услышал рев:
— Что здесь, нахер, случилось?
Отвечать на этот вопрос не стал. Это уже не моя забота. Ты тренер, сенсей, вот и следи за учениками. Более тщательно.
Выскочил на улицу. Огляделся. Здесь все также осенний день. Все еще жаркий и светлый. Небольшой дворик передо мной.
Обнаружил, что держу кеды в руках. Натянул на ноги.
Быстро пошел прочь. Теперь надо скрыться. Исчезнуть отсюда. Без следа.
Я добрался до остановки. Но не стал ждать автобус. Пошел дальше.
Потом заметил, что встречные удивленно поглядывают на меня. Вот паскудство. Что еще не так?
Я остановился у витрины хлебного магазина. Поглядел на себя. Отражение то еще. Неотчетливое.
Но видно, что рожа всмятку. Опухшая и в царапинах. Под глазом быстро набухал синяк. Я и сам теперь видел. Без зеркала. Нижнее веко сильно вздулось.
Одежда порвана. Рукав футболки оторван. Левая штанина тоже. Рассечена надвое. Как будто меня пытались вспороть ножом. На голой ноге в дыре видна царапина.
Все тело болит. Будто меня пропустили через мясорубку. Я вспомнил бой с быком. Примерно такие же ощущения.
Ладно. Я опустил голову. Подтянул порванные места на одежде. Подвязал, как мог. Вот проклятье. Я же забыл кофту и кепку. В этом чертовом Белом лотосе. Теперь уже не вернешься.
Интересно, что скажет коричневый пояс?
Пожалуется папочке тренеру? Что их побил один-единственный боец. Из соперничающего клуба.
Или сочинит сказку? Про нашествие полчищ врагов. Или про чересчур жесткий спарринг.
Скорее всего, второе. Он не из тех, кто говорит правду. Причем в лицо. Предпочтет соврать.
Ну и ладно. Это мне даже выгоднее. Я дошел до метро. Спустился вниз. И отправился в общагу.
Первым, кого я встретил на проходной, был Щепкин.
Глава 6
Удар двадцать четыре часа
Тренер хмуро глядел на меня. Потом оглянулся на каменду. Тетка с жадным любопытством смотрела на нас. Щепкин вздохнул. Кивнул на дверь.
— Пойдем. Поговорим.
Да, весело. Быстро он, однако, узнал, что к чему. И сориентировался. Примчался ко мне.
— Витя, а это кто? — тут же поинтересовалась глава общаги. Вот ведь любопытная тетка. Всюду надо нос сунуть. Хотя, с другой стороны, правильно. Мало ли что. Надо бдить. — Родич твой?
Я кивнул.
— Ага. Двоюродный дядя. Хочет дать денег. На учебу. И вообще, похвалить. За поведение. Правильно, дядя?
Щепкин весело улыбнулся. Когда надо, может ведь. Построить из себя веселого мужика. Компанейского.
— Конечно, племянничек, — он хорошенько потрепал меня по голове. Правда, за вихры схватил сильно. Крепче, чем надо. Повернулся к каменде. — Он у меня такой шалун и озорник. Но учится хорошо. Одна учеба на уме. Поэтому я его и хвалю.
Комендантша улыбнулась. Вроде успокоилась. Кивнула. Отпила чай из кружки.