Грэгора девушка полюбила сразу. Вдовец, взрослый, умный и мудрый; она его считала идеалом. Лиза не верила, что такие люди могут существовать. Он был старше отца, но, несмотря на это, общий язык у них нашелся быстро. Она как будто всегда его знала. Грэгор не скупился на Лизу, всегда интересовался, что привезти из города, и вскоре у девушки появился шкаф, который быстро заполнился одеждой, зеркало на стене и кружевные занавески, много разных мелочей — гребни, ленты и заколки.
Как доктор, Грегор был прилично обеспечен. Он мог бы позволить себе лучший дом, он мог бы содержать больше невольников, он все еще считался завидным женихом и мог бы выгодно жениться, но предпочитал вести затворный образ жизни. Грэгор с удовольствием возился в огороде, любил варить компот из ягод, сидеть в одиночестве перед камином и что-нибудь читать. Он был простой, и девушка его за это уважала.
Рональд. То, что к нему не просто хорошо, а очень и очень хорошо относятся, настолько хорошо, что даже и нормально — она заметила сразу. Он с утра до вечера крутился, как волчок, выполнял все бытовые обязанности — от дойки козы до мытья полов доме — то есть, делал все то, что и положено делать невольникам; но ни разу девушка не слышала, чтобы к нему обращались на повышенном тоне. Он был полноправный член семьи. Доктор оживленно обсуждал с Роном текущие дела, делился впечатлениями от очередной поездки; иногда они готовили вместе, играли в карты или уходили куда-то вдвоем, а вечерами из гостиной доносились их тихие разговоры. В такое время девушка приоткрывала дверь комнаты и пыталась расслышать, о чем же они говорят, но звуки почти не долетали до нее.
Рональд был довольно общительный, очень вежливый, всегда спокойный, обходительный. Внимательный. Это он собрал ведро клубники. Он выносил вечером плед во двор, где Лиза допоздна читала, потому что начинало холодать. Он даже с Биззи вежливо общался и каждый день расчесывал ей шерсть. Настолько ухоженной и избалованной козы девушка ни разу не встречала. Лиза не понимала, где Грэгор раздобыл его, а спросить стеснялась. Но она была уверена, что Рона не могли просто купить. Таких, как он, не продают. Их берегут и ценят.
Лиза любила наблюдать за ним из окна, когда он, скинув рубашку, бесконечно долго и с упоением возился с клумбами. Ей безумно нравилось разглядывать слипшиеся от пота светлые волосы; миниатюрное, но ладное и пропорциональное тело; загорелую до цвета бронзы кожу. Она находила Рона красивым. Цветы меркли на фоне его глаз. Девушке очень хотелось познакомиться с ним поближе, пообщаться, подружиться, но тут всплывала, пожалуй, единственная проблема, с которой она столкнулась в новом доме.
Он сам с ней общаться не хотел.
Нет, он подробно отвечал на задаваемые вопросы, всегда учтиво интересовался, не желает ли она чего-нибудь, но — в рамках положенного. В полном соответствии с установленными правилами и все по этикету, так, как принято там, за воротами. Ни больше, ни меньше. Но Лиза же видела, что он может и по-другому, и ее задевало такое отношение. Она была умной девушкой, и прекрасно понимала, почему Рон так себя ведет.
«Шавка» — обидное слово.
«Ты слишком разговорчивый для своего положения, не находишь?» — слишком красноречивая фраза, расставляющая акценты.
Лизе было стыдно за свои слова. Она находила тысячу оправданий, что не знала, какой Рон на самом деле, что боялась, что привыкла пренебрежительно относиться к таким, как он; но все равно чувствовала себя виноватой. Хотелось спрятаться и закрыться, нырнуть под одеяло с головой, когда в памяти в очередной раз прокручивалось то холодное утро, когда он, выслушав оскорбительную тираду, просто протянул рубашку. Потому что разглядел на ее плечах мурашки. Чтобы ей теплее стало.
Короткая сцена намертво впечаталась в память. Девушка как сейчас видела его глаза, то, как он на нее смотрел, как голос его дрожал. Она думала о нем чаще, чем о Яром, вспоминала тот взгляд каждый раз, когда сталкивалась с Рональдом в доме, когда видела его из окна, когда он спрашивал, не желает ли она чего-нибудь, когда выносил зонтик или плед. И Лиза знала, что достаточно всего лишь извиниться, подойти, сказать два простых слова, и все наладится; и несколько раз она пыталась, и подходила, и раскрывала рот — но так и не решилась. Это оказалось очень сложно. Каждый раз внутри Лизы поднимался бунт, от противоречий разрывало, она чувствовала себя выше, смотрела на паутину-метку и не могла выдавить те самые слова. Но, чем дольше девушка тянула, тем сильнее ее грызла совесть.