А в себе Лиза впервые за долгое время рассмотрела абсолютно нормального человека. То есть, она и раньше об этом догадывалась, но сомневалась и часто думала, что что-то с ней не то. Потому что не может же так быть, чтобы она чувствовала одно, а весь мир кричал, что чувствовать надо другое; разве могут ошибаться сразу все, а не она одна? Но после общения с котом, после разговоров с Грэгором, после долгих раздумий Лиза уверилась наверняка — с ней все в порядке, а вот мир действительно сошел с ума. И если бы сейчас доктор предложил девушке съездить в город, она бы ни за что не согласилась. Отсюда, ехать, да куда — туда? Нет уж, увольте, ни за что и никогда!
— Рональд, да здесь всего наполовину! — отвлек девушку голос доктора со двора, негромкий, но очень возмущенный.
У Лизы разгорелось любопытство, Грэгор обычно не разговаривал с Роном в подобном тоне. Она вскочила с кровати и подошла к распахнутому окну. Всмотрелась вниз: у колодца стоял Рональд, и выхватывал у доктора неполное ведро воды. Грэгор противился и выпускать ношу не желал.
— Вам нельзя тяжелое носить, давайте я, — Рональд тоже не сдавался.
— Да не тяжелое оно, и нести недалеко. Рон, спасибо, конечно, но не настолько же я немощный и старый, — Грэгор таки отвоевал ведро. С победоносным видом сделал два шага к дому.
Рон опустил руки и грустно посмотрел ему вослед. Уголки губ медленно опустились вниз, выражение лица стало печальным, и издали он походил на собачку, которую несправедливо отругали. Лизе стало его безумно жаль, она смотрела на доктора мысленно упрашивая отдать несчастное ведро, ну ведь не трудно; Грэгор сделал еще шаг, потом еще один, потом вздохнул — Рону это не было видно, потому что он стоял за спиной доктора, а вот Лиза разглядела четко; потом развернулся, отдал Рональду ведро, и сказал:
— На кухню надо.
Он ничего не ответил, но сразу засиял и быстро пошел к дому. А Грэгор посмотрел наверх, увидел улыбающуюся Лизу, развел руками — так, мол, и живем — и последовал за Роном.
Девушка отошла от окна и села на кровать. Увиденное ее, с одной стороны, растрогало, а с другой — немного напугало. Она только представила, что именно происходит в голове Рона, что он так себя ведет. Мало того, что везет на себе все-все хозяйство, так ведь и другим ничего сделать не дает. Слова Ярого сами всплыли в голове: Рон — сломанный. Он не чувствует себя свободным. Душа в цепях. Татуировка с лица не исчезает даже в мыслях, она в него вросла, вместе с сопутствующим грузом: взваливать всю работу на себя, даже тогда, когда не просят; слепо бояться владельцев, даже таких, как Грэгор; придерживаться многих правил, среди которых строжайший запрет на отношения со свободными людьми, несоблюдение которого карается жестоко. И весь букет страхов приправлен стремлением ревностно заботиться обо всех, кто проживает рядом. Дикий коктейль из противоречивых чувств и эмоций. Ведь он же любит Грэгора, не заметить это невозможно, но в то же время и боится. Это насколько же сильно его корежили с рождения, что для него страх перед владельцем настолько же естественен, как факт того, что небо — голубое? Неужели он и правда думает, что Грэгор его не поймет и не поддержит? Что сделает с ним что-то плохое?
Лиза вдруг подумала, как же ему наверное было непросто произнести вслух те самые слова и подарить цветы. С его стороны это почти что подвиг, хотя нет, не «почти», а самый настоящий подвиг. Несравнимый с жалким походом рыцарей из сказок, которые рубили головы драконам, чтобы спасти заточённую принцессу. У рыцарей и меч заточенный, и награда в лице принцессы, и почести за смелость и отвагу; а Рональд шел на настоящий риск, предполагая, что за совершенное его никто по голове не погладит. Это безусловно смелый поступок, безумно трогательный и нежный, как, впрочем, и он сам.
Но сколько еще ждать, когда Рон прозреет, когда поймет, что страхи в голове — напрасны? Когда подарит цветы, без просьбы и не оглядываясь на окна? Когда решится ее хотя бы поцеловать? Девушка очень этого хотела. Мечтала перед сном, как он, сам, по своей воле и без всяких предварительных намеков вдруг подойдет, обнимет, уберет за ухо надоедливую прядь. Да даже поцелуй не нужен, только бы подошел и провел пальцем по щеке. То чувство, когда кто-то убирает волосы с лица — бесценно. А потом чтобы обнял. Сильно и крепко. Так хотелось почувствовать себя в обнимающих руках! Интересно, а его руки на ощупь — какие? Теплые, горячие, грубые или не очень? А какой он на вкус? Как бы его распробовать, да так, чтобы поскорее? Как ему раскрыть глаза, без напора, без давления, как дать понять, что он — вовсе не игрушка, а замечательный и безумно красивый человек?