— Непростая? Это вы называете непростой ситуацией? — усмехнулся отец, выбивая ритм на подлокотнике, темп которого значительно ускорился. — Вам пора уходить. Сколько я должен? — спросил он, не сводя с Лизы ледяного взгляда. И она понимала, что, как только доктор и монстр шагнут за порог, ее очень быстро не станет.
— Погодите, не торопитесь. У меня есть к вам деловое предложение, — доктор, и не подумав никуда уходить, доверительно склонился к отцу. — Видите ли, моему другу, — указал на Ярого, — Нужна жена.
— Нет, — тихо выдохнула Лиза.
— И он согласен взять вашу дочь в жены, не взирая на, кхм, известные нам нюансы.
— Нет. Нет-нет-нет, вы не можете, — добавила Лиза громче. И, как бы она ни силилась не смотреть на Ярого, глаза как намагниченные приковались к нему. Ее замутило от одной только мысли, что вот это нечто, застывшее, как изваяние, с безучастным каменным лицом, что это существо, обладающее сокрушительной силой — с какой легкостью оно перехватило кулак отца! — что оно, обезображенное неведомой болезнью, огромное, выше и массивнее всех существующих людей, существо, похожее на восставшего из могилы мертвеца, который ожил не полностью — что оно может стать ее мужем. Трогать ее. Лапать. Прикасаться, везде. Она только на мгновение представила, как это все будет происходить, и кровь в жилах стыть стала.
Но в то же время девушка прекрасно понимала, что теперь, когда отец узнал всю подноготную, оставаться с ним наедине нельзя. Дом отныне — смертельно опасное место. Факт не-девственности он еще смог бы спустить с рук, но беременность вне брака — никогда. И, по сути, жизнь Лизы зависела от того, смогут ли два совершенно посторонних человека выудить ее из одного капкана, чтобы отправить в другой; и какой из них окажется хуже — она не знала.
— Вам не придется, кхм, пачкать руки. Вы избавитесь от дочери, Ярый заполучит жену. И мы клятвенно обязуемся информацию, которая, как мы все знаем, наложит темное пятно на вашу безупречную репутацию, не распространять, — закончил доктор речь и откинулся на спинку дивана.
Лизе сделалось дурно, и она со стоном опустилась в свободное кресло.
Отец барабанил пальцами уже по двум подлокотникам.
Ярый молча стоял.
Доктор перекатывал карандаш между пальцами.
Отец задумчиво посмотрел на дочь. Опустил взгляд ниже, на живот. Поднял глаза, посмотрел на монстра. После — опять на дочь. На ее бледное лицо. На трясущийся подбородок. На слезы, застывшие в глазах. На багровую щеку.
Он долго думал. Иногда морщился, иногда пальцы его замирали и размеренное постукивание прекращалось — тогда слышно было только прерывистое дыхание Лизы. Напряжение в холле нарастало. Доктор иногда промокал капли пота на лбу салфеткой и поглядывал на наручные часы; Лизе становилось то душно, то вдруг на нее нападал озноб; один Ярый все так же спокойно стоял и не менял положение тела.
Наконец рот отца медленно растянулся в широкой улыбке, обнажая безупречно ровные зубы.
— Я согласен, — ответил он.
Доктор выдохнул. Внутри Лизы все перевернулось, сиюминутное облегчение сменилось паническим ужасом, и она переметнула испуганный взгляд на Ярого — а тот ни капли не изменился в лице, словно происходящее ни капли его не волновало.
— Приданного не будет. Свадьбы, конечно же, не будет. Никто и ничего не должен знать. Мы сейчас же подпишем все бумаги и вы заберете ее, — добавил отец.
— Разумеется. Остался последний, очень важный, нюанс. Согласие невесты. Лиза, — обратился доктор к девушке. — Вы согласны стать женой моего друга?
— А вы оставили мне выбор? — с нескрываемой злобой спросила она. — Да. Согласна.
Формальности заняли не более пятнадцати минут. С тяжелым сердцем Лиза подписала брачный договор, доктор Грэгор выступил в качестве свидетеля, отец подтвердил действительность документа широкой, размашистой подписью. Девушке странно было смотреть, как монстр красивым почерком заполняет все необходимые графы пером, которое в его больших руках смотрелось крохотной зубочисткой. Заполнял, не глядя. Не опуская головы на документы, не изменившись в лице, оставаясь таким же безучастным. Спина прямая, волосы шелковыми нитями свисали вниз, путались в спинке стула, часть прядей петлями легла на стол; сам неподвижный, как изваяние, и только кисть и пальцы двигались быстро-быстро. Но глаза его смотрели не на то, что руки пишут, а вперед, в пустоту. И это было довольно жуткое зрелище.
Лизе почему-то казалось, что Ярый не умеет писать. Он не был похож на грамотного человека, он вообще на человека мало походил. Но он умел. Она как завороженная смотрела на перо, из-под которого с тихим скрипом на бумаге вырисовывались каллиграфические буквы и складывались в слова, а слова — в связные предложения. Но вот поставлена последняя точка. Отец поднялся со стула и выпроводил троицу наружу, сухо попрощался с Грэгором и скрылся в доме. Дочь не удостоилась и мимолетного взгляда отца. Карета поджидала у ворот дома, в котором девушка родилась и выросла, но который так и не стал для нее родным.