— Читали… — прогудел Велем. — И что плохого?
— Интересно, а управителя нового он уже привез? Или тот позжее, с кметями пожалует? — Гротан почесал шею. — Уж вы не обессудьте… — вздохнул, обвел всех глазами с лукавой искрой, начисто противоречащей смиренному голосу. — Только как же это? Мы едва-едва прежний хомут сняли… Выя еще не зажила.
Девчонки в один голос пырснули. Мэннор побагровел еще больше, чем когда Гент интересовался про управителя. Чует мое сердце, у него в этом деле своя выгода. Знать бы — какая.
— Ясень к вам со всей душой, — на этих словах купца Керин ухватила меня за руку, чтоб не встряла. — Не подарками считаюсь. Кто за вас встанет, когда Горт перейдет Ставу? Уже старшинам Ясеньским доподлинно известно, что войска его по берегам изготовились. А еще в Фернахе дружину Мелдена не извели, там и наследники — мстить не станут?
До чего хорошо говорил, как пел, и голос ровный, звучный. Правды не знала бы — сама бы поверила.
— Так рыцарь Горт у него наследник и есть, — возразил Шатун. — Других нет. Потому и стоял вдоль берега: готовился порядок на землях родича восстановить. И не придерешься.
— Так чего не восстановил? — наивно встряла Леська. — У него на глазах мы Мелдена в речку гнали. Что ж он в него-то стрелять велел?
Шатун фыркнул:
— Ну, рыжая! Посуди сама. Разве ж при живом-то хозяине наследство светит? Вот когда убили…
Леська схватилась за косу, покосилась в окошко, у которого сидела: не спешит ли рыцарь Сарт воевать? Передохнула.
— Вести до Ясеня запаздывают, Мэннор, — сказала Керин устало. — Горт войска отвел. Тем же вечером, как Мелдена сложили. У нас лазутчики тоже имеются.
— Мы что Ясеню, что Горту — лакомый мосол, — сказал Гротан, ощерясь. — Нынче первый жалует в гости; думаю, можно и Горта с подарками ждать.
Я сморщилась:
— Что пнем по сове, что совой по пню. Рыцарь тем только хорош, что Незримым жертв не кладет.
— Ясень тоже не кладет, так и что? — покраснев, пробасил Велем. — По мне, уж лучше бы Ясень.
— Эх! — облизнулся бортник Гино. — Моя сестра вот так же женихов выбирала.
— А что в том худого? — спросил Мэннор. — Если в цене не сошлись, можно договор переделать. Ясень не откажет. Мыто убрать на время, помочь зерном до новины, даже подати на три года с края скостить.
— Ого!
Шатун, забыв про рану, вознесся над столом. Охнул сквозь зубы, налег на стол локтями:
— А мертвых они тоже воскресят? Порубленных, повешенных, Незримыми пожранных?! Да пошел ты!!..
Они стояли, готовые вцепиться друг другу в глотки.
— Ну, хватит! — Керин грохнула кулаками по столешнице. Сверкнула глазищами. — Еще кто скажет?
— Скажу, — Гротан потрепал закаменелое плечо Шатуна. — За все войско скажу. Я к тебе долго присматривался. Испытывал. Ты никакой выгоды не искала. Честно шла против Незримых. Тебе и рельмом владеть.
Общий вздох был Шершню ответом. Неловко хмыкнув, опустился на лавку Шатун. Я сглотнула. Так… вот так было, когда мы впервые увидели, что Керин — Золотоглазая. Сестра стояла прямо, но я заметила, как вздрагивают ее пальцы. Она перехватила мой взгляд и снова сжала их в кулаки.
— Спасибо, Гротан. Но не могу. За Незримыми мне идти, земли мне крылья подрежут. Шатун, ты берись: за разоренный дом тебе вира…
Шатун осклабился. Дотянулся, накрыл руку Керин своей. Но сказал отчего-то Гротану:
— Не, ты глянь… Как она рельмами раскидывается.
Шершень встал с другой стороны:
— А ты не позволяй. Становись при ней наместником. А я тебе занестись не дам.
Сестра крутанула головой от одного к другому:
— Да хоть наместником! Только держи рельм.
— Для тебя — буду, — сказал Рихт-Шатун серьезно. — Будет где и войско снарядить, и подкормиться. Да и не век за Незримыми гоняться будешь. Вернешься домой.
Глаза Керин предательски блеснули.
— И еще, — прибавил Гротан, — с твоего позволения возьму отряд. Дело посол сказал. Надо проверить, чем Фернах дышит. Чтоб заноза эта в спине не сидела.
Я взглянула на Мэннора. Не знаю, слышал ли, что добром помянут. До скрипа стиснул зубы, только желваки под шкурой гуляли. Не получилось у меня с ним повоевать.
— Хорошо, — сказала Керин. — Второе, что сделать надо — просить Ясень в союзники. Мэннор, возьмешься ли?
Он вздрогнул.
— Меня там теперь слушать не станут.
— Ладно. Наири?
Меня точно окунуло в кипяток: домой, вернуться! Но — это же все равно, что втиснуться в старую ужиную шкурку: тесно и жмет в плечах.
— Да.
— Спасибо.
Керин улыбнулась:
— Ясень в обиде не останется. Купим у них и зерно, и железо. Не все в пепле рыться.
— Да, без скобяного товара не отстроишься, — Шершень потер колено. — А еще и до будущего урожая надо дотянуть, и засеяться. И воинскую справу…
— Губу подбери, — подмигнул Шатун. — Разве у Ясеня столько всего найдется? Конечно, мы бы заплатили не чинясь, взяли бы все и очень благодарили…
Купеческая душа Мэннора такого не снесла. И обиду проглотил.
— Все есть. И ездить недалеко. Как раз у Заставной веси склад, — полыхнул синим взглядом. — Сколько воев снарядить требуется? Конных, пеших? Везти больше чего: мечей коротких, щитов ростовых, поножей для рубки пешими в плотном строю, или же брони и треугольные стальные малые щиты для конницы, и для них же копья, длинные мечи? Сулицы как обычно, по три на человека, или побольше прикажете? Стрелы сигнальные есть, со свистками, есть срезни, полулуния, вилочки, шипы… Панцири наборные из стальных пластин, или есть подешевле, из кожи с коровьих колен. Кольчатые рубахи в четыре кольца, в шесть колец, есть и четыре-по-два…
Я только пискнула: во натура оружейная! Только чуть не за меч хватался, а до дела дошло — чистый соловей. Мэннор покраснел и замолчал. Керин посмотрела ласково:
— Мы прикинем и точно скажем. Гино, Гент, ваше дело по весям проехать, приглядеться: кому чем помочь, что нужно? А кого и в войско зовите. Я ведь нынче всех, кто по домам захочет, отпущу.
— А не рано ли? — спросил Шатун. — Если и впрямь Горт в гости явится?
За канавами вдоль дороги цвел шиповник. Пах томительно и нежно, перемешивая аромат с запахом дымка и вересковых полян — небывалое ожидание чуда…
Это Ясень стоит на благословенной земле, на корнях мирового дерева, это там цветение в зничень столь же обычно, как в сочень, реки текут молоком и медом, поля просторны и плодородны, а стада приносят обильный приплод. Здесь же, на израненной земле, на переломе лета…
Над большими темными цветками гудели полосатые шмели. Мир делался золотым. Золото спелой ржи, золото свежей выходящей из-под фуганка стружки, золото солнца в небе… Золото зерна в мешках. Сытый скрип крыльев ветряной мельницы: на одной ноге избушка, водит старый за ушко. Золото только что ошкуренных, истекающих смолою бревен — на глазах поднималась слобода.
Я мягко покачивалась в седле, проезжая, и думала, думала. Словно выбирала косточки из крыжовника.
Когда я была маленькая, мне казалось, что вся война — только вершники на гарцующих конях, воздетые к небу мечи, блестящие, словно змеиная кожа, кольчуги. Я тогда не представляла, что одну такую кольчугу кузнец делает от полнолуния до полнолуния. Что ногу без поножа боевой жеребец может прокусить до кости. Что выезжать под боевое седло начинают трехлеток и не холостят их нарочно, чтобы смело шли в воду и на стену копий. Что в одном круглом шлеме ставится пятьдесят заклепок, на полный день кузнечного звона. Что в обед сотня кметей съедает пуд мяса, десять ведер наваристой похлебки и десяток-полтора караваев, каждый из которых во весь под печи. А кроме еды этой сотне надо мыться и ходить по нужде. И брить волосы, чтобы в бою не схватили за космы и живность не завелась. К тому же, голым и босым не повоюешь…