И бежала, бежала к далекому устью, смывая все, холодная по-осеннему вода.
Видимо, услыхав людские молитвы, впервые за зничень пошел дождь. Меленький, легкий, он шуршал, лопотал и пришепетывал, покрывая моросью город, и к тяжелому запаху гари, особенно ощутимому здесь, в доме Мэннора, вблизи пепелища Старшинской Вежи, примешался живой запах листьев и мокрой земли.
Слетела с плеча дедуни насквозь промокшая встрепанная сова, вцепилась когтями в деревянную спинку кровати, встряхнулась, как пес, веером брызг окропив лицо спящей Керин. Дедуня тоже был мокрый, рубаха посерела донельзя, с длинной бороды и волос, прихваченных ремешком, стекала вода. Керин вскинулась — и улыбнулась. Волхв поманил крючковатым пальцем, сова стыдливо сорвалась и вернулась к нему на плечо, виновато защелкала клювом в ухо.
— Лежи, внучка.
Она замотала головой. Дедуня взял с табурета у постели — чтобы легко было дотягиваться — чашку с молоком, и Золотоглазая, как наяву, увидела цветные ниточки запахов сваренных в молоке зелий, тянущиеся к его ноздрям. Старый волхв довольно крякнул:
— Умелица твоя Леська. Кончится война — возьму ее в ученицы. Пей.
Керин отважно выхлебала холодную горькую жидкость. А потом, несмотря на протест дедуни, натянула верхнюю рубаху и сапоги.
— Возьми плащ, дедушка.
Он улыбнулся. Поднял с подоконника плоский кожаный сверток:
— За этим звала?
— Я сама. Тяжело.
— Я стар, але ж не немощен.
Керин пырснула. Испуганно оглянулась. Мэннор не проснулся — он ровно и глубоко дышал во сне.
Они миновали переднюю с прикорнувшей у стола Леськой (старик усмешливо поглядел на соломинки, застрявшие в рыжей косе). Прошли мимо прислонившихся к косякам наружной двери и спящих стоя стражей во двор со службами и через калитку в невысокой каменной ограде попали в маленький сад, полого сбегающий к Ясеньке и причалам.
Дедуня, с совой, смирно нахохлившейся у него на плече, ступал легко и ходко и больше всего напоминал сейчас Керин столб дыма в ясную погоду, вдруг сорвавшийся с трубы и поплывший в воздухе.
Они сели на скамьи в чуть покачнувшейся лодке. Старый волхв посмотрел на сверток в руках, потом — неодобрительно — на небо: тучи над его головой расползлись, открывая голубой лоскуток. Осевшая морось вспыхнула легкой радугой.
— Усердна твоя сестренка, — произнес дедуня то ли одобрительно, то ли нет, любуясь струями Ясеньки. — Только пусть живых ищет, а не мертвых. Так ей и скажи.
Золотоглазая вздрогнула.
— Это ты про того, кто город на меня взвалил? Не утонул, значит… — она озорно улыбнулась. — Да Наири сказывала. Они с товарищем, похоже, рекой, на Ситан, ушли. Берут к тому времени уже распорядился Ясень закрыть, брамы опустили и цепи на реке подняли. Перекрыли русло надежно — большой лодье не пройти. А лодчонки проскакивали… Двое мужчин в такой было: один кулем лежал на дне, другой с шестом. Сказал: на свадьбу к родичу, в Лодейную. Но от них и так уже на три версты вином разило. Стражника завидки взяли, вот и запомнил, — Керин покусала нижнюю губу. — Ниже в слободе этот, что на ногах держался, телегу купил. И пропали.
— А запомнили… покупателя?
Она отрицающе качнула головой:
— И все равно — не Незримые.
— И слава Велеху, — дедуня отжал бороду; хрустнув косточкам, потянулся. — Не за этим же выкликала?
Лицо Золотоглазой с пятнами чуть подживших ожогов залилось густым румянцем. Она невольно бросила взгляд на сверток на коленях волхва.
— Дозволяешь? — дедуня развернул кожаный покров, выпуская на волю книгу. Полыхнули свежей кровью яхонты оклада, мягко заструился жемчуг. Коричневые пальцы дедуни дрогнули. — Открывала?
— Там нет отравы, — угадав его мысль, безнадежно сказала Керин.
Легко листались страницы. Старый волхв молчал. Потом все так же молча устремил глаза в сторону Ясеньки, в сторону дергающихся, густеющих туманных нитей. Снова начал накрапывать дождь, рябью пробегая по реке.
— Легенда, — сказал дедуня. — В Святилище тоже есть, но не такая полная. Откуда она у тебя?
— В доме нашлась, — Керин взяла гримуар на колени. Открыла на том месте, где была вложена между страниц полузасохшая ветка шиповника с одиноким багряным цветком. Брови дедуни всползли под ремешок, которым он прихватывал волосы:
— Мэннор шутки шутит?
И по лицу Керин сразу понял: нет, не Мэннор. Встревоженно завозилась на его плече, захлопала крыльями сова.
Воительница вела рукой по обрезу, и на пальцах оставалась золотая пыльца.
Эта книга была та самая, что показывал ей в Вотеле Горт. Подарок, невесть как очутившийся в доме Мэннора. Знак — отчетливый, будто отпечаток подковы на мокрой земле. А колючая ветка шиповника внутри убивала любое сомнение, даже если бы оно оставалось. Рыцарь предлагал Керин стать его женой.
— Ты понимаешь, что это?
— Понимаю. Винар, что мне делать? — Золотоглазая отвернулась к реке, обхватила щеки руками, словно слова застревали, не хотели выходить из губ. — Если я соглашусь, это — помощь. Это торная дорога на Север. Это обученные полки. Это мудрые военные советчики. Все то, чего у меня не было до сих пор. Все то, чего Ясень… Винар!
— Все… отпу-стило… — волхв оторвал ладонь от груди, где сердце. Перенял протянутые руки Керин. — Не реви! Я живой.
— Это д-дождь…
Зубы у нее клацали. Керин трясло. Она вовсе не собиралась так глубоко лезть в душу старому волхву, имя «Винар» легло на язык случайно. Но когда оказалось, что озарение истинно, все заслоны сорвались и в самой Керин… Разгадки мучивших вопросов, странных снов, возможность быть понятой, узнать свое прошлое, наконец — все это было на расстоянии вытянутой руки. Керин дрожала и не могла остановиться. А сверху стеной обрушивался дождь.
— Ну, будет…
Обхватив рукой, крепко прижав к себе, дедуня вынул Керин из лодки и почти понес в безмятежно дремлющий дом. Там разжег в пустой горнице очаг, придвинул лаву. Сова, наконец, оставила его плечо; перелетела на высокую полку, нахохлилась, прикрыв веки. Волхв пристроил сушить гримуар. Отжал воду с одежды, волос и бороды.
— Ну, что стоишь? — заворчал на Керин. — Мокрое снимай. Золотоглазая стянула верхнюю рубаху, сбросила сапоги и, все еще дрожа, подсела к огню.
— Объясни мне, все же, внучка, кто тебе такие подарки дарит?
Золотоглазая закрыла ладонями лицо. Алая кровь просвечивала сквозь тонкую кожу.
— Хоть бы слово… от себя; он больше торгаш, чем Мэннор… Обезопасил себя от любых наветов… Винар, отчего я знаю, что этот шиповник, в книге, означает свадебный обряд?
— Потому что так и есть, — старик поворошил кочергой дрова, чтобы лучше прогорали. — Только это еще не обряд, вопрос. Пока ты не отдала посватавшемуся такой же цветок. Прости, я отвык, когда меня называют по имени.
Она резко повернулась. Полуденным солнцем полыхнули глаза:
— Что мне делать?! У самих нас не хватит сил пробиться сквозь земли Прислужников.
— Ты любишь его?
— Я не знаю.
Керин задумалась, стряхивая с почти просохших волос несуществующие капли, и казалось, для нее нет более важного занятия на земле. Дождь колотил в окошко, в горнице пахло влагою и дымом. Сова на полке шуршала, перебирая клювом перья.
— Винар, скажи мне. Кто я?
Он вздрогнул. Желваки напряглись под морщинистой кожей:
— Керин… Я не знаю.
— Тогда ответь мне: что такое Мертвый лес?
Винар опустился на скрипнувшую скамью.
— Ты умеешь задавать вопросы, на которые нет ответов.
— Или ты их не знаешь, — дрогнув губами, сказала Керин.
Он вскинул голову. И повторил отчетливо:
— Или я их не знаю. Мертвый лес — просто мертвый лес. Высохшие деревья и твердая, будто камень, земля. Незримых там нет.
— Я з-заплатила своей памятью за возможность сражаться? Я что — действительно твоя д-душа, воплощенная в меч?