Терцинное сейчас дополню шесть,
И хоть меняю рифму для каприза,
Сонет, как жрец, здесь выткалась вся риза.
Кольцо
В пиру огней я кравчий был и стольник,
Смотря в алмаз узорного кольца.
Повторный в нём горел восьмиугольник,
И блеск перебегал там без конца.
Люблю многоизменчивость лица,
Перед которым вольный я невольник.
И россыпь грёз, кующих круг венца,
И быстрых слов рассыпанный игольник.
Четыре есть стихии в Мировом,
А здесь в алмазе дважды есть четыре.
Игла иглу, остря, торопит в мире.
В кольце намёк на молнию и гром.
Огни растут. Поток лучей всё шире.
И все поют: Идём! Бежим! Блеснём!
Портрет
Газель, и конь, и молния, и птица,
В тебе слились и ворожат в глазах.
Колдует полночь в чёрных волосах,
В поспешной речи зыбится зарница.
Есть сновиденно нам родные лица,
В восторг любви в них проскользает страх.
И я тону в расширенных зрачках,
Твоих, о, Византийская царица.
С учтивостью и страстью руку взяв,
Что дополняет весь твой зримый нрав
Пленительными длинными перстами, –
Смотрю на перстни, в них поёт алмаз,
Рубин, опал. Дордел закатный час.
И правит ночь созвездными мечтами.
Ключ
Волшебница дала мне ключ блестящий,
От замка, в чьём саду все сны Земли
Бессмертными цветами расцвели.
Он был окутан благовонной чащей, –
Он был украшен птицею летящей,
Зарёй, разлившей алый блеск вдали,
Как будто духи сок рубинов жгли.
Я подходил к разгадке настоящей.
Пред замком мост. Под ним течёт река.
В воде светилась бездна голубая.
Вдруг, быстрым кругом птицу огибая, –
Другая птица пала свысока.
Я видел кровь. Разжалась вмиг рука.
И ключ упал, чуть всхлипнув, утопая.
Знаки
Я их читал, бесчисленные знаки,
Начертанные мыслью вековой,
Гадал по льву в скруглённом зодиаке.
Чрез гороскоп читал грядущий бой,
Разметил Ассирийские дружины,
И их пронзил Египетской стрелой.
Лик божий, человечий, соколиный,
По очереди ввёл в гиероглиф,
Над целым миром был я царь единый.
Мой меч был быстр, двуостр, и прям, и крив,
Мой шлем зверин, и бился я без шлема,
Я избивал неисчислимость див.
На мне порой качалась диадема,
Я убегал от царского венца,
От Вавилона шёл до Вифлеема.
Возжаждав жала страсти без конца,
Я уронил свой помысл в звоны систра,
И пел Гатор близ нежного лица.
Как Богдыхан, я первого министра
Карал, как сына пестует отец,
Был звездочёт, кружились звёзды быстро.
Блестящую стрелу стремил Стрелец,
Но был одет я в пояс Ориона,
И мой во всём победный был конец.
Определивши очерк небосклона
Прикосновенным циркулем ума,
Велел звезде не нарушать закона.
О, как полна богатств моя сума!
Но вот, как дважды два всегда четыре,
Не скажет день, не изъяснит мне тьма,
Где мог бы от себя я скрыться в мире!
Через века
Звон гонга в сонном рае Богдыхана,
Тончайшие сплетенья шелковиц,
Рожденье лун, привычки редких птиц,
Оттенки льна, росистым утром, рано, –
Созвенность грёз, плывущих из дурмана,
Немой рассказ навек застывших лиц,
Всё, что в границах, всё, что вне границ,
Что ярко, тускло, мудро, нежно, пьяно, –
Услада быть покорнейшим рабом,
И ужас ведать полюс полновластья,
Заря стыда, нагорный снег бесстрастья, –
Сто тысяч лет быть в сером и слепом,
Сто тысяч лет быть зорким в голубом, –
Я знаю всё! Не знаю только – счастья!
Звук звуков
Сейчас на Севере горит луна.
Сейчас на Севере бегут олени,
Равнина снежная мертва, ясна.
От тучек маленьких мелькают тени.
На небе стынущем огромный круг.
Какие радуги, Луна, ты плавишь?
Когда б на Север мне умчаться вдруг
От чёрно-белого мельканья клавиш!
Скифская летопись
Когда земля была пустая,
И был безлюден Скифский край,
Свирелью время коротая,
Жил муж, что звался Таргитай.