Цвели цветы, бежал ручей,
И смех струился женский.
И прежде чем меня внесли
В притихший мрак церковный,
Крутилась молния вдали
И град плясал неровный.
И прежде чем меня в купель
С молитвой опустили,
Пастушья пела мне свирель,
Над снегом водных лилий.
Я раньше был крещён дождём
И освящён грозою,
Уже священником потом,
Свечою и слезою.
Я в детстве дважды был крещён –
Крестом и громным летом,
Я буду вечно видеть сон,
На век с громовым светом.
Под знаком Луны
Под этой молодой Луной,
Которой серп горит над изумрудным Морем,
Ты у волны идёшь со мной,
И что-то я шепчу, и мы тихонько спорим.
Так мне привиделось во сне.
Когда же в нас волна властительно плеснула,
Я видел ясно при Луне,
Я в Море утонул, и ты в нём потонула.
Но в полумгле морского дна
Мы тесно обнялись, как два цветка морские.
Нам в безднах грезится Луна,
И звёзды новых стран, узоры их другие.
К Луне
Ты – в живом заостренье ладья,
Ты – развязанный пояс из снега,
Ты – чертог золотого ковчега,
Ты – в волнах Океана змея.
Ты – изломанный с края шатёр,
Ты – кусок опрокинутой кровли,
Ты – намёк на минувшие ловли,
Ты – пробег через полный простор.
Ты – вулкан, переставший им быть,
Ты – погибшего мира обломок,
Ты зовёшь – проходить средь потёмок,
Чтоб не спать, тосковать, и любить.
Под ветром
Я шёл и шёл, и вся душа дрожала,
Как над водой под ветром ветви ив.
И злой тоски меня касалось жало: –
«Ты прожил жизнь, себя не утолив».
Я пред собой смотрел недоуменно,
Как смотрит тот, кто крепко спал в ночи,
И видит вдруг, что пламени, созвенно,
Вкруг крыш домов куют свои мечи.
Так верил я, что умоначертанье,
Слагая дни, как кладку ровных плит,
В моей судьбе, осуществляя знанье,
Ошибки всех легко предотвратит.
Но я, свою судьбу построив мудро,
Внимательно разметив чертежи, –
Узнав, что утро жизни златокудро,
Узнал, что вечер счастья полон лжи.
Объёмный дом, с его взнесённой башней,
Стал теремом, где в окнах скуден свет,
В немых ларцах, с их сказкою вчерашней,
Для новых дней мне не найти примет.
Так говорил мне голос вероломный,
Который прежде правдой обольстил,
И в дымный час, скользя равниной тёмной,
Я в мыслях шёл, как дух среди могил.
А между тем за мною гнался кто-то,
Касался наклонённой головы,
Воздушная вставала позолота,
И гул морской был ропотом травы.
Как будто стебли, жить хотя, шумели,
Росла, опять взводимая, стена,
Я оглянулся, – в синей колыбели
Был новый лик, как Новая Луна.
И увидав медвяное Светило,
Что, строя, разрушает улей свой,
Во имя Завтра, бросив то, что было,
Я снова стал бездомный и живой.
Пять
Пять гвоздей горит в подкове,
В беге быстрого коня.
Слышишь клич: Огня! Огня!
Слышишь голос: Крови! Крови!
Я далёко. Жди меня.
Как на гуслях сладкострунных
Древле пять жужжало струн, –
Как пяти желает лун
Май, что мёд лобзаний лунных
Копит в снеге, в льдяном юн, –
Как в мелькающей основе
Пятикратно рдеет нить,
Чтобы взор заполонить, –
Я в твоей, всечасно, крови.
Верь звезде! Должна любить!
Грёза
Неуловимо дышит шелестами
В зеркальном сне старинный лес.
Невесты. Вести. Взят я прелестями
Благоуханнейших чудес.
Цветы, целованные бабочками,
Цветут, и с них летит пыльца.
Как сладко детскими загадочками
Себя тиранить без конца.
Алая вишня
Алая вишня ещё не созрелая.
Белое платье со складками смятыми.
В сжатии нежном рука онемелая.
Сад в полнопевности. Свет с ароматами.
Влажные губы вот только узнавшие.
Спавшие, взявшие сладость слияния.
Нижние ветки чуть-чуть задрожавшие.
Верхние светят. Все знали заранее.
Вдруг