Их дважды видеть – сохрани Господь.
То грузный червь, то злая обезьяна,
То лик Яги, то вздувшаяся плоть.
Она вставала бесом из тумана,
С глазами на затылке, а к челу
Две лампочки приделав для обмана.
Вдруг раздвоясь, кружилась на полу,
Дрались друг с другом эти половины,
И обе выдыхали чад и мглу.
Изливши кровь, казала лик ослиный,
И пожирала розы без конца,
Дудела в трубку, била в тамбурины.
Закрыв всю стену шкурою лица,
Разъяв её на мерзостных распяльцах,
Из черепов два сделала венца.
Перстнями гады съёжились на пальцах,
В глазных щелях, в лоханке их двойной,
Плясали мухи, словно в узких зальцах.
Я понял, что обвенчан я с Войной.
Вихри
В ведовский час тринадцати часов,
Когда несутся оборотни стриги,
Я увидал, что буквы Древней Книги
Налившиеся ягоды лесов.
Нависли кровью вихри голосов,
Звенели красным бешеные миги,
Перековались в острый нож вериги,
Ворвались в ночь семь миллионов псов.
А в это время мученики-люди,
Семь миллионов страждущих людей,
Друг с другом бились в непостижном чуде.
Закрыв глаза, раскрыв для вихрей груди,
Неслись, и каждый, в розни вражьих сил,
Одно и то же в смерти говорил.
Зелья
Я знаю много ворожащих зелий.
Есть ведьмин глаз, похожий на луну,
Общипанную в дикий час веселий.
Есть одурь, что к густому клонит сну,
Как сусло, как болотная увяза,
Где, утопая, не приходишь к дну.
Есть лихосмех, в его цветках проказа,
Есть волчий вздох. Есть заячий озноб.
Рябиньи бусы хороши от сглаза.
Для сглаза же отрыть полезно гроб,
В могиле, где положена колдунья,
И щепку в овсяной протиснуть сноп.
Ту гробовую щепку, в Новолунье,
Посей в лугах, прибавь чуть-чуть огня,
Взрастёт трава, которой имя лгунья.
Падёж скота, оскал зубов коня,
Дыб лошадиный, это всё сестрицы
Травинки той, что свет не любит дня.
Вот конница, все кони легче птицы,
Но только лгуньи поедят в лугах,
Бегут вразброд и ржут их вереницы.
Из тысяч конских глоток воет страх,
Подковы дрябнут, ноги охромели,
Оскал зубов – как ранний снег в горах.
Я знаю много, очень много зелий.
Заговор о конях
Глубокий след. Пробитый след. Округлый след коня.
В игре побед мне дорог след. Завет в нём для меня.
Возьму струю. В него пролью. Возьму струю отрав.
Где вихрь погонь? Он хром, твой конь. Горит огонь меж трав.
И сто коней, циклон коней, гей, гей, коней твоих,
Сгорел, смотри, в лучах зари. Бери врагов, мой стих.
Бег
Песок вскипал. За мною мчались Мавры.
Но лёгок был мой черноокий конь.
И в этой зыби бега и погонь
Горели мы как быстрые кентавры.
Мне чудилось – в висках гремят литавры.
О, кровь моя! Кипи! Колдуй! Трезвонь!
Я мчусь как дух. Лечу как ведогонь.
Как ветер, в чьём волненье блещут лавры.
Уклонных гор, кривясь, разъялась пасть.
Во мне не страх, а хохот и веселье.
Во мне полёт, и пляс, и вихрь, и страсть.
В крови коня ликует то же зелье.
Лечу. Летим. Хоть в Ад на новоселье.
Лишь только б в руки вражьи не попасть!
Царевич из сказки
Я был царевичем из сказки,
Всех мимоходом мог любить,
И от завязки до развязки
Вёл тонко-шёлковую нить.
Хотел громов, мне были громы,
Хотел мечты, плыла Луна,
И в голубые водоёмы
Лилась от Бога тишина.
Но, мир по прихоти целуя,
Я встретил белого коня,
Его причудливая сбруя
Вдруг озадачила меня.
Чтобы горячий зверь, который
Огню и буре побратим,
В такие был одет уборы,
Он, чей порыв неукротим.
Глаза газели, грудь девицы,
И шея лебедя, а хвост
Метал июльские зарницы
И огнепыль падучих звёзд.
А перепевный звон подковы,
Обутых в звук руды копыт,
Был вечно старый, вечно новый,
Как стебель, вставший из-под плит.
И на таком-то, вне закона
И вне сравненья, скакуне
Кроваво-красная попона
Уродством показалась мне.