Париж – законченный сонет,
Вся строгость бального наряда.
Но вдруг от взгляда
Жжёт услада,
И порван мерный менуэт.
Издревле
1.
Спокойная зелёная трава,
Вершины скал, шатры небес, лиловы.
Такие ткани часто носят вдовы.
А в небосини тихие слова.
Неслышные, лишь видные едва,
В ней тучки, млея, рвут свои покровы.
Издревле их сплетенья вечно новы,
Лишь сказкой их любовь стеблей жива.
Клочок к клочку, белея, жмётся плотно,
Уже не рвут они сквозную ткань,
А изменяясь ткут свои полотна.
Лавинный ход, снега, и бой, и брань.
Огонь к огню стремится безотчётно.
Душа спала. Гроза грохочет. Встань.
2.
Сквозь буквы молний, долу с выси дань,
Скользит псалом, он обернётся громом.
Два разных рденья стали водоёмом,
И звук дождя – как голос древних нянь.
Усни. Проснись. Забудь. Не видь. Но глянь.
Седые Мойры грезят по изломам.
В ненайденном блаженство, лишь в искомом.
Хоти. Цвети. Но, раз расцвёл, увянь.
Всё тот же звук, сквозь пряжу дней, доныне.
Седые Мойры, здесь я слышу вас,
Вдыхая вздохом крепкий дух полыни.
Вся радуга – в тончайшей паутине.
Свет звёздный жив, когда в поблекший час
Шар Солнца потонул в морской пустыне.
3.
За краткий миг сердечной благостыни
Приму, приму тягучие часы.
И верный пахарь чёрной полосы,
Молельник и слуга лесной святыни.
Мне сладко знать, что глуби неба сини,
Что рожь моя исполнена красы,
Что для моих коней взойдут овсы,
Что золото есть в горной сердцевине.
Снуёт челнок, прядя мечту к мечте,
Да маревом заполнятся пустоты,
Когда меня вопросит Голос: «Кто ты?» –
Я пропою на роковой черте:
«Я сумрак тучки, полной позолоты,
Цветок, чья жизнь – кажденье Красоте».
Адам
1.
Адам возник в Раю из красной глины,
И был он слеплен Божеской рукой.
Но в этом колдовал ещё Другой,
И все его стремленья не едины.
Так в мире всё, от пламени до льдины,
Меняется. У кошки резкий вой
Есть вскрик любви. И ветер круговой
Ломает лес, а в нём поют вершины.
Но, если бы одна была струна,
Не спеть бы ей Симфонии Девятой.
И потому я – нищий и богатый.
Мне Ева – белокурая жена.
Но есть Лилит. Есть час в ночи заклятый,
Когда кричит сова и мчит Война.
2.
Когда кричит сова и мчит Война
Потоки душ, одетых разным телом,
Я, призраком застывши онемелым,
Гляжу в колодец звёзд, не видя дна.
Зачем Пустыня Мира создана?
Зачем безгранный дух прильнул к пределам?
Зачем, – возникну ль жёлтым или белым, –
Но тень моя всегда везде черна?
Я пробегаю царственные свитки,
Я пролетаю сонмы всех планет,
Но Да, ища, всегда находит Нет.
Магические выдумав напитки,
Я вижу сны, – но в этих безднах Сна
Я знаю, что легенда нам дана.
3.
Я знаю, что легенда нам дана
Во всём, что возникает как явленье,
Что правда есть, но лишь как обрамленье,
Картина же – текучая волна.
В потоке все. Не медлит пелена.
Ни атома, ни мига промедленья.
Любви хочу, но есть одно влюбленье,
Влюблённость, хмель, создание звена.
Я, перед кем померкли исполины,
Я, таинства порвавший всех завес,
В Двенадцати искусный Геркулес, –
В одном и в двух – я слаб, как лист осины:
Не есмь! Лишь встал, – уж был, прошёл, исчез,
Как изъясненье красочной картины.
4.
Как изъясненье красочной картины,
Задуманной не мною, а другим,
Как всплеск, рождённый шорохом морским,
В Любви и Смерти я лишь миг лавины.
Ни орлий лёт, ни гром, ни голос львиный
Не чужды мне. В веках тоской томим,
Не раз мне Сатана был побратим,
И, как паук, сплетал я паутины.
Но лишь себя ловил я в тот узор.
И для кого свои меняю лики?
Я протянусь как змейка повилики, –
Я растекусь ключом по срывам гор.
Но лик мой – рознь. В себе – я не единый.
Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.
5.
Цветы – в снегах. Цветы – растут из тины.
Но что нежнее в безднах бытия, –
Купава ли болотная моя
Иль эдельвейс, взлюбивший гор вершины?