Прозренье
Бездонно Небо, но бездонна
Вдвойне – бездонная душа.
Всего достигну непреклонно,
Познав, что Вечность хороша.
Свивая в винт свои мгновенья,
Дам ход живому кораблю.
Весь мир вберу в моё прозренье,
Затем что я весь мир люблю.
Утро Земли
Мне нравится Утро Земли во всей красоте безобразий,
В нём глыба до глыбы ползёт. Завопил, полюбив, мастодонт.
Сто вёрст для мазурки громов. Чимборасо для сказок в алмазе.
И ящеры в семь этажей. И везде без людей горизонт.
В былое время
В былое время я жил богато,
Ходило Солнце вкруг меня,
И от восхода вплоть до заката
Лишь мне струило ток огня.
Планеты в небе свивали тропы
Не в празднолюбии пустом,
А чтобы мог я знать гороскопы,
И в мире верным шёл путём,
В былое время и со зверями
Имел я краткий разговор,
Скажу: «Придите», – и шли стадами,
Какой тут мог быть с ними спор,
Они же сами ведь разумели,
Что имена пропел им я,
Что лев быть должен лишь в львином теле.
А раз змея, так ты змея.
И если в лапе прорез занозы
Иной злосчастный чуял лев,
Ко мне смиренный, и чужд угрозы,
Он шёл, как овцы ходят в хлев.
Играл я в войны, – и шли кометы,
Я был подвижник, брошен лук, –
И был как столп я, весь в мох одетый,
Гнездился дрозд в ладонях рук.
В былое время я весь был в Боге,
Был длань, и меч, и тишь, и страсть,
А ныне вечно лишь на пороге,
Чего-то в чём-то только часть.
Тот предок
Тот предок был такой же, как гиббон,
Но не гиббон, а брат гиббона сводный,
Средь обезьян властитель благородный,
Взлюбивший в ветках тихий листозвон.
К ветрам любил прислушиваться он,
К журчанью птиц, к игре волны свободной,
Во всём искал он цепи звуков, сходной
С тем, что ему привиделось как сон.
Он первый поднял голову высоко,
И беспричинно так её держал,
Вверху был круг, велик, лучист, и ал.
Как исполина огненное око,
Он вдруг запел, себя пугаясь сам.
Так звук Земли раскрылся Небесам.
Рука
Благословляю обезьянью руку,
Хоть страшны мне движения её,
Затем что, вдохновение своё
Забыв, она утратила науку.
Среди древнейших полуобезьян
Был некто ставший получеловеком.
Зверьми он сопричислен был к калекам,
Не мог он ползать и прямил свой стан.
От предка ли я отрекаться буду,
Пусть был четырерук он и мохнат?
Рука есть воплощённый в ощупь взгляд,
Рука есть мост к свершению и чуду.
К оттенкам чувства приурочив звук,
Он ключ нашёл для полнозвучной гаммы,
Его должны включить в великий храм мы,
Да молится деянью предка внук.
Благословим тот лик, тот мозг, ту руку,
Она схватила молнию в веках,
А после, бога чувствуя в руках,
Потомок подарил циклоны звуку.
Закатная пирамида
Улетели священные ибисы,
Не алеют озёра фламингами,
Пронеслись Австралийские лебеди,
Апокалипсис птичий свершён.
И не скажут о Духе нам голуби,
Не расскажут нам детского ласточки,
Только где-то поют пересмешники,
Перепев, перезвук, перезвон.
Не восходят над Нилом папирусы,
Не приветствуют Горуса лотосы,
Только пепельно-чёрные ирисы
Расширяют испуганный глаз.
Да кровавятся тени закатные,
Расцвечают Пустыню вечернюю
И о Сфинксе, когда-то вещательном,
На песках вышивают рассказ.
Алый изумруд
Птичка алый изумруд
Распевает, да не тут,
Не над нашими полями,
А за тёплыми морями.
Почему её зовут
Птичка алый изумруд?
Вся она – как лист зелёный,
Голос – ангельские звоны.
Вся зелёная она,
А на грудке два пятна,
В честь востока и заката
Два зажжённые граната.