Лешаниной доводит себя,
К зеленеющей тянется горэчи,
По-коневьи фырча и сопя,
Он к синичьей придвинулся горнице.
А синица, она соловья
Провожает к далекому берегу.
Поднебесная синь-синева
Припадает к сорочьему верезгу.
Мелкий дождичек цедит, бусит,
Рассевает над мглистой опушиной
И о чем-то тревожно грустит
Паутиной, на землю опущенной.
* * *
Заходит месяц на восходе
Тишайшей утренней зари,
Что сладостной росой холодит
Зеленую печаль земли.
Ее зеленое дыханье,
Ее зеленую тоску,
Лесной воды благоуханье,
Прилипшей к белому песку.
* * *
Знакомо. Привычно. Обычно.
За окнами — свадьба воронья.
Лежу я на койке больничной,
Свое поправляю здоровье.
Поробил я. Отколобродил
По пойме по нашей, по слуде,
Утихомирился вроде,
Зима мои косточки студит.
И вправду зима навалилась,
По всей разгулялась округе,
Задиристо и горделиво
Придвинулась к волчьей яруге.
На окна больничные пала
Своей восходящей зарею,
Нависла клубящимся паром
Над незамерзшей водою.
И свадьба воронья не стихла,
Прилипла к земной благодати…
Ну а заря, как гвоздика,
На докторском рдеет халате.
* * *
Из темноты выходит свет,
Из ночи светлый день выходит,
И просыпается поэт
В моем продрогшем огороде.
Из ночи выходящий день
Торжественной встречает одой,
Росы рассветной холодень
Дымится в дебрях огорода.
На яблонном лежит листе
И на смородине круглится,
В ее светящемся лице
Другие оживают лица.
Мое виднеется лицо,
Я вышел из кромешной хмари,
Узрел иное божество
В высоко вознесенном храме.
Иную истину постиг,
Она так празднично открылась,
Она дыханием гвоздик
Всевышнюю являет милость.
Из темноты выводит свет,
Из ночи светлый день выводит,
И просыпается поэт
В моем продрогшем огороде.
* * *
Какая радуга! О господи,
Твое я вижу откровение.
Над весями и над погостами
Блистает дивное явление.
Нерукотворными воротами
Возвысилось над луговиною,
Над отдаленными высотами
Согнуло шею лебединую.
Припало к озеру. А озеро
О славном повествует Китеже…
Поднялись рощицей березовой
Уложенные в землю витязи.
Мои оратаи и ратаи
Кондовыми восстали соснами,
Хожу по их по красной рамени,
Повитый травами покосными.
Взошедшей радугой встревоженный,
По тихому шагаю займищу,
И все-то вроде омоложено,
Не тронуто глазастой завистью.
И все-то вроде очаровано,
Рукой незримой приголублено,
Уроненное — не уронено,
Загубленное — не загублено.
Невидимое — вдруг увиделось,
Во всей открылось первозданности,
И Китеж-град, его обители
Не пребывают в прежнем таинстве.
Возвышенные кажут звонницы,
Они в своем величье явлены.
Как совесть неубитой вольности,
Цветущие белеют яблони.
И радуга, она — как благовест,
Как праздничное откровение,
Как не разгаданное магами
Мое земное вдохновение.
* * *
Когда сойдет, когда растает снег,
Я возвернусь к покинутому дому,
К небесной подниму голубизне
Свои глаза, опущенные долу.
Услышу жаворонка. И тогда
Я воскрылю над полевой дорогой,
Над яминой коневьего следа,
Над воробьиной утренней тревогой.
Зайдется сердце. Сладостно замрет,
Свои былые позабудет муки.
Живой души стремительный полет
Протянутые не удержат руки.
На луговую опущусь траву,
В ее зеленом пропаду разливе,
Чтоб не во сне, чтоб кто-то наяву
Меня нежданной встречей осчастливил.
Неужто давняя моя любовь
На утреннюю ступит луговину?
Ее глаза озерно, голубо
Чащобу непролазную раздвинут.
К небесной воскрылят голубизне,
Замрут в ликующем певучем зове,
Когда сойдет, когда растает снег,
Когда воспрянут ласковые зори.
* * *
Лесная соловьиная опушина,
А по опушине — цветы да ягоды.
И ничего-то вроде не упущено,
Все под рукой — и ягоды и тяготы.
И ничего-то вроде не потеряно,
Все далеко так, далеко виднеется
Из моего возвышенного терема,
От моего приземистого деревца.
Желанное приходит утешение,
Любая тварь, любая песня по сердцу.
Лесное. Соловьиное. Весеннее
Меня к синичьему приводит посвисту.
Самозабвенно, вдохновенно слушаю,
Лесные были слушаю и небыли,
Понять хочу я: по какому случаю
Дрозды водицу дождевую не пили?
И по какому по такому поводу
Неугомонные умолкли иволги?..
Я вижу, как идут, уходят по воду,
Бегут к реке серебряные ивинки.
К русалочьему омуту торопятся,
Они девчоночьи босые ноженьки
Гурьбою всей, всей говорливой рощицей
В росистом оставляют подорожнике.
И ничего-то вроде не потеряно,
Все далеко так, далеко виднеется
Из моего возвышенного терема,
От моего приземистого деревца.
* * *
Лицо луны по-азиатски плоско,
Оно в моем улыбится окне.
А я не где-нибудь — в нижегородской,
В приволжской пребываю стороне.
Сижу в своей убогой завалюхе,
Довольствуюсь обжитой тишиной,
Пускай недобрые гуляют слухи,
Пускай луна смеется надо мной.
Такая уготована планида,
Такая, видно, выпала судьба…
Неименита и незнаменита
В ночной росе утопшая тропа.
К несжатой ржи ведущая дорога,
Ее перепелиная теплынь.
А я сходил, а я уже потрогал
Ржаного поля сладкую полынь.
Теперь ко сну бы отойти. Теперь бы
Забыться, удалиться от себя.
Не удалюсь от одинокой вербы,
От своего не спрячусь сентября.
Не отогреюсь ни в какой теплыни,
Ни у какого не взбодрюсь огня.
Ночной росы полынно-сладкий иней
Стреножил белогривого коня.
* * *
Мартовской отведала водицы
По двору гуляющая курица.
Верую — воспрянет, возродится
Ясень мой, он зелено распустится.
И береза зелено-зелено
На горе высокой раскудрявится,
Не с того ль горластая ворона
Весь-то день истошным криком давится?
Греется на солнышке сорока,
Голубеющую видит провесень,
И синица где-то одиноко
Свой певучий открывает промысел.
Как каплюжина, звенит синица,
К старой-старой припадает яблоне,
Ручеек успел расшевелиться,
К недалекой поспешает ямине.