Слетаются с разных сторон воробьи,
На вишни они наседают,
Во имя своей воробьиной любви
Все хвалят какую-то Дарью.
Хозяйку они прославляют. И вот
Хозяйка из дома выходит,
Проходит она не спеша в огород,
Гуляет она в огороде.
Зазывно и молодо рдеет она,
Своим медовеет наливом.
А кто-то сидит да глядит из окна,
Зевает сонливо, тоскливо.
«Наверное, — думает, — выпадет дождь,
Не зря воробьи раскричались…»
И отдаленно идущую дрожь
Озябшими слышит плечами.
* * *
Человек народился на свет,
Народился и — прослезился…
Много лет, много лет, много лет
Я по белому свету носился.
Только я ничего не постиг,
Потому и склоняюсь повинно.
«У ромашек учись, у гвоздик», —
Говорит мне моя луговина.
«Слушай песни продрогшей зари,
Тальниковая чаща глаголет, —
В каждой сладости мудро узри
Первородную дикую горечь…»
Много лет, много лет, много лет
Я по белому свету носился,
Видел я, как продрогший рассвет
На багряной воде колосился.
Просыпалась вода. Широко
Открывались озера и реки,
И коровы свое молоко
Зримо лили в лесные орехи.
Молоком наливались хлеба,
Я и сам молоком подкреплялся
Возле врытого в землю столба,
Возле старого-старого прясла.
Пропадал в нелюдимом лесу,
По волчиной бродил луговине,
Уносил потайную слезу
К одиноко цветущей калине.
* * *
Я покидаю Волгоград,
А я прощаюсь с Волгоградом,
Мой давний друг, мой добрый брат,
Опущенным не хмурься взглядом.
Не омрачай тот белый свет,
Что долгой непогодью слизнет…
Я покидаю двадцать лет
Не очень-то веселой жизни.
От ханжествующих невежд
Бегу под сень родного крова,
Под тот березовый навес,
Где красная мычит корова.
Струит парное молоко
В бидоны яблочного лета,
Шершавым лижет языком
Зеленые ладони леса.
Ласкает всем своим нутром
Поляны заказных урочищ,
Над взбаламученным прудом
Погожий небосвод пророчит.
Погожий обещает день,
А этот день, он — как теленок,
Свою оглядывая тень,
Блукает в ясенях да кленах.
Никак не выйдет из осин,
Из низкорослых можжевелин,
Что прячут утреннюю синь
В тоскливо ноющую зелень.
БЕЛЫЕ ГОЛУБИ
Страшились заморозка. Не цвели,
Безмолвно стыли утренние яблони.
А где-то опустились журавли,
Они к лягушечьей прилипли ямине.
Темнела нелюдимою водой,
Кочкастая пузырилась болотина,
Моих лугов зеленую ладонь
Черемухой цветущей охолодило.
Весенняя завьюжила зима,
Замятюжила, все-то засугробила,
И яблони, знать, спятили с ума,
Развеселились над речной колдобиной.
Над нелюдимой пасмурью воды
Опущенные приподняли головы.
Да здравствуют цветущие сады,
Пусть белые не умолкают голуби!
Пускай слышней воркуют и слышней
По небу ходят грозовые молнии,
Серебряно подкованных коней
Купают в розовеющей промоине.
ВЕСНУШКИ
Оттепель. Капель. И — воробьи,
Ожили они, повеселели,
Пребывают в мире и в любви,
Припадают к звончатой капели.
Бражничают. Знать, и впрямь бодрит
Снеговая чистая водица,
Знать, весна с зимою говорит,
Вроде март по крышам расходился.
Он к рудой приблизился сосне,
Разгулялся по лесной опушке
И все сыплет на глубокий снег
Золотые шустрые веснушки.
ЗЕЛЕНЫЕ КОНИ
Понуро поникшие травы —
Как стадо гривастых коней.
Я лучшей не знаю отрады
В вечерней печали моей.
А вечер и вправду печалит,
Мои охлаждает цветы,
Закатно глядит на песчаник,
На грусть одинокой ветлы.
На вдовью плакучую участь
Придвинутых к озеру верб
Глядит отдаленная туча,
Глазеет небесная твердь.
На стихшее озеро ронит
Отраду своей синевы.
Воспряли зеленые кони
Понуро поникшей травы.
Свою разглядели удачу
На этой певучей земле
И скачут, и скачут, и скачут
К взошедшей на небо заре.
КАЛИНА
Как добрая-добрая женщина,
Какой-то пичугой хранима,
Вся распахнулась доверчиво
Цветущая эта калина.
Ни вербной, ни ивовой заросли
Такая картина не снилась,
Они умирают от зависти,
Забились в уремную сырость.
Болотная стынет уремина
На зябкой моей луговине.
Завидует даже черемина
Зазывно цветущей калине.
А я прохожу по подгорице,
Удодовой двигаюсь падью
И в сладостной-сладостной горечи
Ожившую душу купаю.
И ничего-то не ведаю,
И ничего-то не знаю,
И небо так солнечно, ведрено
Утиную радует стаю.
Калину цветущую радует,
Сладчайшую балует горечь,
Чтоб сельские наши оратаи
С родных не бежали околиц.
КАУРЫЕ ЛЕБЕДИ
С. А. Фиху
Говорят: тополиным, а я говорю — лебединым
И не пухом — дыханьем опять прикоснулся ко мне
Тот июнь, что когда-то березам моим и рябинам
Возвестил о вступившей на русскую землю войне.
Сразу сникли березы мои и рябины. И сразу
Потемнела река, схолодела до самого дна…
А потом был объявлен приказ. И согласно приказу
Даже конские души и те обратала война.
Эх вы, кони, кони,
Нет, не кони —
Звери,
Нет, не звери —
Змеи…
Кони уходили на войну,
Покидали кони
В озере — полночную луну,
Солнышко — в затоне.
А в реке широкой — облака
Покидали кони.
Тычась в берег, пряталась река
В ивовые корни,
В омуты бежала от войны,
В заводи бежала
И старалась побыстрей войти
В ивовую заросль.
Ну а кони, кони,
В красные вагоны
Погружались кони.
Чуяли каурые, чуяли соловые
Теплую живую пролитую кровь,
Не с того ль понурые вскидывали головы
И страшились стука собственных подков.
А когда приблизились плотней
К боевому стану,
Вывели коней
На поляну.
И топтались кони на поляне.
Возле сосен,
Кто-то не во сне, а въяве
Сенокосил.
И тогда-то послышался то ль комариный,
То ль иной нарастающий ноющий гуд,
Не травою подкошенной — спелой малиной
Все-то, все медовело, дышало вокруг.
Даже сосны своей медовели живицей,
Вдруг на лапах сосны
Черной тенью повис он
Дьявол войны.
Каурые, соловые
И не кони — лебеди
Хотели спрятать головы,
А куда? Не ведали.
И сложили, бедные,
Головы свои.
Не пришли с победою
Лебеди с войны.
Только лебединый
Возвратился дух.