— Арвин, прекрати!
Однако мальчишка как будто не слышал приказа барона, и все с тем же безумным упорством продолжал атаковать своего противника. Турин Эмельгем буркнул что-то ругательное себе под усы, схватил лохматого за ворот и оторвал от земли, будто бы это был какой-то кот. Арвин было замахнулся на барона, но Бык одним ловким движением вырвал из рук мальчишки палку и небрежно отбросил ее прочь. Но и это не остановило его ретивости. Лохматый, брыкаясь и крутя головой, схватился за запястье барона и, подтянувшись, укусил его за руку. Турин Эмельгем вскрикнул, и рука его разжалась, открывая Арвину путь к отступлению. Пары мгновений хватило лохматому, чтобы скрыться из виду под всхлипывание побитого им соперника и бранные крики барона Эмельгема.
Виконт Альвер Эмельгем и пастуший сын Питис Вольт едва сдерживались, чтобы не расхохотаться вновь, но грузный взгляд барона заставил их умерить мальчишескую беспечность. Дядя Турин взмахнул рукой, которая уже стала алой от крови, и проговорил сквозь зубы:
— Совсем озверел, дикарь. Пора его уже к псарям отдать, негоже где попало шататься. Стыд и позор на голову моего брата, стыд и позор!
Он воздел руки к небу, как бы прося у Единого сил, а затем снова обратил свой взор на маленького виконта.
— А вам как не стыдно, ваше благородие! На ваших глазах оборванец избивает дворянина, а что же вы? Заливаетесь смехом, да подтруниваете его? Доколе все это продолжаться будет? Пора мне уже серьезно поговорить с вашим папенькой, дабы он убрал своего бастарда подальше от двора.
— Арвин мой брат! — сделав шаг вперед, проговорил Альвер. Брюн Эрнитор, мальчишка, которому досталось от лохматого, постанывал, держась то за голову, то за левую руку. — Почему отец должен отсылать его?
— Он побочный сын графа Эмельгема и какой-то кухарки, позорящий его честь, и изо дня в день напоминающий ему о той поре, когда похоть взяла верх над здравым смыслом, — сурово проговорил дядя, нагнувшись поближе к племяннику и на виконта пахнуло кислым вином и вяленым мясом. — Брат тебе он лишь наполовину, Альвер.
— Пускай наполовину, — настаивал маленький дворянин. — Он умрет за меня, если надо! Он так и сказал мне на прошлой неделе. Порезал ладонь и поклялся, что отдаст за меня жизнь.
Турин Эмельгем улыбнулся.
— Запомни одно, Альвер, — сказал Бык, — мы все отдадим за тебя жизнь. И я, и твой отец, и каждый из этих мальчишек. Ты — наследник дома Эмельгем, будущий граф Тиринборский. Тебе владеть Эшторном, управлять своими землями и наделами. Сейчас Арвин говорит, что отдаст за тебя все, но он такой же юный и не видавший жизни мальчишка, как и ты. Чем старше мы становимся, тем большую ценность приобретает наша собственная жизнь, потому что мы влюбляемся в нее, понимаем ее и открываем для себя что-то новое. Никогда не верь клятвам, но и не забывай их.
— Так вы не будете отсылать моего брата? — пропустив половину сказанного мимо ушей, спросил маленький виконт, покручивая в руке свой меч.
— Это решит граф Эстор, — правдиво ответил дядя Турин, заложив большие пальцы за широкий кожаный пояс, на котором виднелся его охотничий кинжал. — Пока же мне нужно повидаться с твоим отцом, Альвер. Я сделал семь лиг, загнав своего Брюзгу почти до смерти.
Маленький виконт невольно обернулся, глядя как конюх стреножит дядину лошадь. Брюзга был под стать своему хозяину — крупный, но с дурным нравом, однако выносливостью этот конь славился среди знати Тиринбора.
— Заячья тропа не самое лучшее место для путешествий в середине осени, — продолжил Бык, призадумавшись о чем-то на мгновение. Затем он снова посмотрел на Альвера, потрепал его своей огромной ладонью за волосы и отправился в замок.
Турин Эмельгем неспешно переваливался с одной ноги на другую, слушая как приятно хрустят его сапоги при каждом шаге. Он оглядел внутренний двор замка Сизый Дол, по которому уже успел порядком соскучиться. Дети снова сошлись в бою и снова разлетелся по замку стук деревянных орудий, вдохновленные выкрики и карканье недовольных ворон. Подходил к концу десятый день месяца Лунопада, разделявшего осень на две половины. Луна по ночам светила особенно ярко, как будто становясь ближе и всякий, кто имел возможность лицезреть ее в столь интимной фазе, несомненно впечатлялся на весь следующий день. Ветры уже изредка бывали достаточно прохладными, а листва на деревьях сплошь и рядом теперь окрасилась в желтый цвет.