Чужие
Дом стоял пустой и тёмный, медленно остывала печка. А вскоре тишина нарушилась странными звуками. Бубух да бубух. Земля вздрагивала. По небу с жутким гулом полетели странные крылатые птицы, они летели, но крыльями не махали. Иногда из них что-то сыпалось, после чего раздавалось это страшное бубух и дрожала земля.
Куркиёке было страшно и одиноко. Он даже думал, что всё, конец. По всему выходило, что его любимые хозяева убежали из дома, спасаясь от этих птиц и от бубухов. Неумолимо надвигалось что-то кошмарное, от чего не было никакого спасенья.
А потом грохот стал тише, отодвинулся куда-то, и в дом пришли чужие люди. Куркиёка не понимал их языка. Он не понимал, зачем и с какой стати они явились сюда. Они приехали на грязных машинах, шумно вошли в дом, побросали повсюду свои сумки, закурили, позажигали везде свет. Они ходили в сапогах по чистому полу. Пол скоро запачкался, что безумно выводило куркиёку из себя.
Чужаки содрали чистые простыни с застеленных постелей и сидели на хозяйских кроватях как на скамейках. Иногда там же и спали, не снимая одежды и не постилая белья. Они громко кричали, спорили, раскладывали какие-то бумаги по обеденному столу. Курили беспрерывно.
Они залезли в буфет и вынули оттуда всю посуду. Они забрались в погреб и вытащили и съели все хозяйские припасы. Куркиёка пришёл в ужас – что семья будет есть, когда вернётся. Но он решил с ними не бороться. Во-первых, он умел только любить, а бороться ни с кем не умел. Во-вторых, дому пришельцы вреда не наносили, а за это куркиёка был готов их терпеть, хоть и с трудом.
С одной стороны, чужие были шумные и неопрятные. С другой – между собой эти люди не ссорились, посуду не били, мебель не портили. Они много смеялись. Вечерами пели красивые песни. Они правильно топили печку, что немного оправдало их в куркиёкиных глазах. Когда один из них плюнул прямо на пол, другой, по виду главный, его за это отругал и велел убрать.
Вокруг дома во дворе чужие ставили свои грязные автомобили, такие грязные, словно они на них через болота продирались. Весь двор измочалили колёсами, безжалостно истоптали огород. Брали воду из хозяйского колодца и мыли свои автомобили, отравляя землю жирной масляной грязью.
Одни уезжали, другие приезжали, ходили по дому, брали в руки и рассматривали хозяйское добро. Иногда клали какие-то мелочи себе в карман. Однажды их главный это увидел и страшно накричал, велел вернуть.
Та зима после ухода хозяев была морозная и снежная. Сожгли всю поленницу дров, заготовленную хозяином, а когда та кончилась, срубили на дрова старую берёзу. Иногда ветер издалека приносил звуки выстрелов и взрывов. А потом пришла весна. Ранняя, ещё сугробы лежали повсюду и снег иногда валил, но дни стали длиннее, солнышко светило ярче. Если смотреть в небо из чердачного окошка, особенно когда чужие ещё спят и не галдят на весь дом по-своему, то куркиёка мог представлять, что всё хорошо, всё по-прежнему, и не было этого нашествия… Но обманывать себя получалось недолго. Ветерок приносил запах машинного масла с зелёных машин, кто-нибудь просыпался и начинал топать, греметь, кричать…
Куркиёка давно, с самого начала вторжения обосновался на чердаке. Туда чужие не заглядывали. С чердака их было плохо слышно и, главное, не видно, если лежать и смотреть в небо из чердачного окошка. Голодно было, конечно, но домовой ни единой крошки не взял бы от чужих. Он лежал себе и лежал, не замечая хода времени. Он больше ничего от жизни не хотел. Вспоминал свою семью и тех, кто жил до них, и тех, кто жил в доме ещё раньше. И тех, кто построил дом.
Чем дальше забирался в свою память куркиёка, показывая ему, Яше картинки прошлой, счастливой жизни, тем более смазанными представлялись они, как будто сквозь дымку. Эти картинки ускользали, заволакивались туманом, лица почти не различались. Отчётливым было лишь ощущение счастья, красоты природы, домашнего уюта, спокойствия, теплоты и любви этих людей далёкого и не очень далёкого прошлого. Куркиёка всё меньше прислушивался к тому, что происходит в доме, и всё глубже уходил в себя и свои воспоминания.