С Тюпой было хорошо и поговорить, и пошалить, и просто посидеть, даже молча. Уютный он, Тюпа. Странно уже и представить, как без него жили.
Семья, где завёлся Тюпа
Говорили о разном. О детях говорили, про то, какой Миша хулиганистый, а Саша рассудительный. Но неторопливый.
– Я, – говорит, – знаю, разных детей повидал, разбираюсь. Вот Миша – ему лишь бы побыстрее сделать и дальше побежать. А Саша будет долго отвлекаться и тратить время, пока к делу приступит. Хоть весь день просидит. В деревне так нельзя.
– Каких это детей ты раньше видел?
– А всё там же, в нашем Опалёво, под Архангельском. Когда у своих жил, ещё тогда. Сначала семья была большая, а там кто куда делся – кто помер, кто уехал, кто на войне погиб. Дом закрыли. Не заколотили навсегда, а прикрыли, как ненадолго ушли, а меня с собой не забрали. А сами не вернулись. Я навроде как в спячку впал. Сколько времени прошло, пока я спал, не знаю. Только потом новая семья въехала, я к ним долго присматривался. Ругались они много. Кричали. Дом в грязи держали. Детей у них не было. Я тихо жил, не вредил им. Не хотелось. А потом они засобирались уезжать. А я – нет бы опять в спячку завалиться, так потянуло ж за людьми, и зачем только мне это понадобилось, спрашивается. Истосковался я один в доме, вот и влип в историю, потерялся. Зато ведь нет худа без добра, видишь – новую семью нашёл, тебя, новый дом. Странный, конечно, у вас дом, кому рассказать. В таком домовой сам не заведётся.
– А как же ты завёлся?
– Я ж не у вас завёлся, к вам я прибился, а потом прижился. Так-то кто его знает, как домовые заводятся, – улыбнулся Тюпа, – новую избу хозяева выстроят, в ней только и может завестись домовой. Так то в избе, что семья своими руками строит. А тут? Какие уж домовые в этаких домищах. Домовые заводятся, только если дом с душой строили и если в семье хорошо, дружно живут. Не ругаются плохими словами. Раньше-то избы всегда строили с душой. А как же. Строишь и знаешь – на долгие годы строишь. И дети, и внуки твои потом в этой избе жить будут и тебя вспоминать.
Так и я завёлся в нашей избе. Её только-только поставили и первым делом за печку мне блюдечко с молоком отнесли. Я попил, а они и рады, что домовой отозвался. Кот у них жил, а как же. Только его не кормили, как тебя, сам промышлял. Мышей ловил. Иногда в лес уходил, потом возвращался.
А семья большая была. Дед Матвей, бабка Тоня, сыновья – Николай и Иван, дочки. Николай старший был, жена Матрёна. У них были дочки. Ну да что девчонки – побегали да выросли. Как шестнадцать годов сровнялось – замуж. Так и повыходили одна за другой. Правда, недалеко, в соседние сёла. В гости редко, но прибегали. Потом перестали, домашние дела не отпускали. Такая крестьянская доля – не до гостей, когда забот полон дом.
Потом бабка Тоня померла. Дед Матвей с Николаем и Иваном тогда на заработках были. Зимой деревенские всегда уходили, кто в город, кто куда. Железную дорогу строили. Летом в поле пашут, зимой на заработках. А бабы с детьми дома оставались.
Пошла как-то бабка Тоня корову доить, подоила, принесла подойник, поставила и прилегла отдохнуть на печку. Да так и померла с улыбкой на лице.
Ох, я плакал, горевал по ней, такая была бабка славная. Никогда меня покормить не забывала, и избе у неё всегда чисто, и добрая она была.
Потом Иван женился, привёл в дом Ульяну. Сынок у них родился, Сашка. Ох, и голосистый! Спать мне ночами не давал. Так я, как Ульяна окончательно умается, его колыбельку качал. Зыбка называется, к потолку привешена. Я на балку заберусь и качаю. Он и угомонится.
А ещё бы Ульянушке не умаяться. Они ж в деревне жили не так, как у вас тут устроено. Всё у вас само. Вода в дом идёт сама, дом греется сам, бельё стирается само. Посуда моется сама, только расставь по посудомойке. Благодать, Яша.
А у них – дрова наколи, избу протопи, чугунки руками помой, обед-ужин в печке приготовь, хлеб испеки, воду в вёдрах наноси. Вёдра тяжёлые. Пелёнки младенцевы руками застирай. Корову подои. Птицу на ночь загони, всех покорми. Да всего и не упомнишь.
И вышла у деда Матвея с Ульяною какая-то ссора тяжёлая. Я, когда в доме ссорятся, весь болею, Яша. И не слушаю я их, а всё равно слышно. Я плачу и болею. Цепенею весь. И тогда оцепенел. А как очнулся – глядь – нет Ульяны. То ли дед выгнал, то ли сама убежала. И маленького забрала. А Ивана тогда не было, он на войну уходил. У них тогда война была, у людей. Не в нашей деревне, врать не буду, где-то далеко была война, не у нас. А мужики многие на неё ушли. Есть у людей такой закон – если где начинается война, на неё мужики уходят, надолго. Некоторые не возвращаются. Не слыхал о таком?