— Проверено. Не там.
— Земельной собственности…
— Проверено. И не там.
— Как насчет домов отдыха, кооперативов, любимых отелей? Может, он за границу уехал…
— Нет, нет и нет, — говорит Нелли. — Из города он не уезжал — я нюхом чую. Эдди Талларико точно захотел бы остаться на месте действия, непосредственно наслаждаться всеми убийствами. Но если он зарылся слишком глубоко, мы его не найдем. И мы уже расспросили всех его приближенных на предмет того, куда он мог подеваться.
Пока Нелли все это дело обмозговывает, снова и снова проходя очевидное, мои глаза как попало блуждают по кабинету, оглядывая обстановку — в частности, мебель, подобранную Джеком при активном содействии Норин. Темная, глянцевитая древесина — со вкусом сработанный ранне-американский продукт. Шарм старого мира среди стиля Нового Мира. Все очень классно. Очень похоже на Норин.
Над столом висит картина — кристально-честный портрет семьи Дуганов в более счастливые времена — лет так десять-пятнадцать тому назад. Джек, Норин, их матушка и Папаша Дуган обнимаются — вся семья еще вместе, счастливая и радостная. Никакой болезни или враждебности. Может статься, они и сейчас так же вместе — позируют для еще одной подобной картины. В конце концов, художников эпохи Возрождения в раю на валом, и им наверняка давным-давно осточертело писать одни и те сцены с ангелочками в облаках. Как пить дать, им охота получить заказ на славный портрет или, скажем, на пейзаж с конем…
Тут меня осеняет.
— Мы еще не закончили, — выдыхаю я, причем слова слетают с моих губ за мгновение до того, как я толком понимаю, о чем говорю. — Осталась еще одна тропка.
Нелли заинтересованно поворачивает голову:
— Какая?
— Мы думали, что прошли всех приближенных Талларико…
— Ну да. Так мы их и прошли…
— Верно. Всех нынешних приближенных Талларико. У меня на уме есть один чувак, который может знать, где прячется Эдди Талларико. А вот тебе самое приятное: если я прав, нам даже когтем его тронуть не придется, чтобы получить ответ.
— Пелота — баскская игра, — устало зудит мне билетерша. — В нее играют в трех американских штатах — Флориде, Коннектикуте и Род-Айленде, — а также во множестве зарубежных стран. Ставки можно сделать этажом ниже, и там же можно купить программку…
Она зудит себе дальше, и я начинаю недоумевать, почему здесь не поставили нужную аппаратуру и не крутят запись — звук, по крайней мере, был бы четче. Затем я плачу два доллара за вход на стоячие места и прохожу к «Пелоте Дании», одному из двух главных фронтонов — так, согласно автомату у входа, называются эти арены — в районе Южной Флориды.
Игры этой я не понимаю и понимать не хочу. Там игровая площадка примерно в сотню футов длиной и в тридцать шириной. Целая банда ловких игрочишек шустрит по этому двору с огромными черпаками, швыряя маленький мячик в дальнюю стену. У этих ребят есть шлемы и наколенники, а поскольку все это контактным видом спорта не выглядит, я заключаю, что зловредный мячик летает с дьявольской скоростью. Всюду вокруг меня азартные зрители сжимают свои билеты, точно гарантию личной безопасности, пускают корни и мечут икру, только бы их игрок увернулся, пульнул или там плюнул — в общем, сделал то, что в этой игре обычно делают для победы.
Но я ищу не игрока в пелоту — я ищу коня.
— Привет, Стюха, — говорю я, бочком пододвигаясь к знакомому мне чистопородному скакуну, сидящему в ложе VIP y самой игровой площадки.
Однако этот крупный, уважаемый на вид джентльмен с козлиной бородкой и замшевыми заплатами на локтях пиджака — не иначе профессор одного из самых престижных университетов Новой Англии — едва на меня смотрит.
— Простите, друг мой, — произносит он с заметным бостонским акцентом, — но меня зовут… не Стюха.
— А пахнешь ты точно как Стюха, — говорю я, подхватывая тот запах взбитого яичного желтка. — Если точнее, ты пахнешь как Стюха, окативший себя с ног до головы каким-то долбаным одеколоном, чтобы не пахнуть как Стюха. Черт, и как ты только эту вонищу выносишь!
— Правду сказать, — отзывается профессор, — я просто не знаю, о чем вы говорите.
— Ясное дело, не знаешь, — говорю я, похлопывая приятеля по спине. — Извини, что время отнял.
— Ничего страшного, — вежливо отвечает он, снова обращаясь к своей пелоте. — Всего хорошего.
— Всего-всего. — Я делаю несколько шагов дальше по проходу, а затем резко разворачиваюсь и ору: — Н-но, Стюха, н-но!
Натренированная за многие годы скачек реакция срывает Стюху с места. Он спохватывается за миллисекунду до скачка в передний ряд и оседает обратно на сиденье, тревожно озираясь, чтобы проверить, не заметил ли кто-то его резкого старта.