Той ночью мне не заснуть. Вместо этого я просто лежу на койке в пакгаузе, глазея в пустой потолок. Вокруг себя я почти чувствую клан Дуганов — эти люди не помогают мне, не препятствуют, а лишь наблюдают и ждут, что я сделаю дальше. Порой у меня возникает чувство, будто и Эрни там — тоже наблюдает за мной и оценивает, а порой бормочет что-то вроде «Отличная работа, сынок» или «Ну, ты здесь и напортачил».
Следующий день — сплошные приготовления. Нелли отдал распоряжение взять напрокат катер с воздушным двигателем, который должен довезти нас через Глейды к той заброшенной пристани. Я звоню Сатерленду и выясняю то, что мне уже и так понятно. Телефонные переговоры Фрэнка показывают, что он звонил на тот же автоответчик, что и Эдди, контролируя весь процесс за три тысячи миль оттуда.
Дальше все ограничивается простым силовым решением. Мы с Нелли не хотим с этим парнем рисковать. Он может оказаться крупнее нас и сильнее. Кроме того, мы знаем, что он умеет работать со взрывчаткой. Поэтому нам требуется численное превосходство.
— Я взял двух парней, — сообщает мне Нелли. — Пара солдат, и они совершенно чистые.
— Хорошо, — говорю я. — Чем больше, тем лучше.
— Они горячим товаром пакуются.
— Пистолетами?
Нелли кивает.
— И мы тоже должны.
От одной этой мысли во рту у меня появляется скверный привкус. Пистолета я не касался со времен той возни с прогрессистами на Гавайях, но даже тогда обезьянье оружие восторга у меня не вызывало. Оно пахнет сильнее всего — резким металлическим запахом, острым и болезненным.
— К черту, — говорю я. — Это обезьянья работа.
— Понимаю. Но мы оба знаем, что народ Талларико не колеблется, прежде чем выпустить в воздух пулю-другую.
— И все же…
Хагстрем подходит ко мне поближе, поднимает руку и оттягивает шапку густых волос у себя на голове. Там, прямо посреди лба, есть сморщенный шрам — и Нелли, похоже, мне на него указывает.
— Видишь? — спрашивает он, и я киваю. — Вот что бывает, когда дело доходит до обезьяньего оружия, а ты как следует о себе не заботишься.
— В тебя… в тебя стреляли?
— Бригада млекопитающих, — объясняет Нелли, опуская волосы на место. — Когда мы только-только сюда добрались, начали поднимать голову. Вышла маленькая война, ничего серьезного, но я был у них в списке. Выходил из своего же собственного клуба, а они решили взять меня издалека, и на расстоянии сотни футов у меня не было способа как-то защититься. Только один выстрел и требуется — пуля пробила и личину, и чешуйки — пошла прямиком в мозг.
— Но ты выжил.
— Череп у меня толстый. — Нелли смеется, стуча себя кулаком по башке. — Пуля по-прежнему там — где-то в кости. Чешуйки над ней зажили, и мне пришлось соответственно перешивать личину.
— А что, доктора не могут ее вынуть? — спрашиваю я.
— Могут. Ну пуля — и шрам — это что-то вроде каждодневного напоминания. Я не могу рисковать, сталкиваясь с врагами, которые ведут себя как млекопитающие. Когти так далеко не режут. А пистолеты запросто бьют.
Он прав, и я это знаю. И все же, несмотря на всю его правоту, я не могу преодолеть своего врожденного отвращения к этим обезьяньим штуковинам.
— Вы трое пакуете горячий товар, — предлагаю я. — А я иду так.
— Ты на этом настаиваешь?
— Настаиваю.
Хагстрем кладет мне руку на плечо, и я ему тоже. Десять дней назад этот жест означал бы битву не на жизнь, а на смерть, и все, скорее всего, закончилось бы тем, что Джек или Норин сказали бы нам немедленно прекратить и пожать друг другу руки. Теперь же мы просто смотрим друг другу в глаза, понимаем, что происходит у нас в головах, и наверняка думаем об одном и том же.
Мы курсируем по болоту на скромных десяти узлах, не увеличивая скорость, хотя судно вполне позволяет. В таком катере с воздушным двигателем просто невозможно по-тихому к кому-нибудь подобраться. Эти штуковины так и просятся на плакаты против шумового загрязнения среды, но свою работу они делают исправно. Поскольку многочисленные протоки Эверглейдов загаживает чертова уйма поверхностных корней, любой нормальный катер с подводным винтом застрял бы здесь через считанные секунды после старта от пристани. Так что этот катер с воздушным двигателем, на корме у которого красуется гигантский вентилятор, похожий на плод какого-то третьесортного научного проекта, представляет собой единственно возможное здесь средство передвижения.