— Просто слоняться вы не можете. Игорные законы штата. Играйте или проваливайте.
— Игорные законы штата или «Дворца Удачи»? — интересуюсь я.
Парень волком на меня смотрит и тянется к уоки-токи, как будто для моего урезонивания ему непременно требуется вызвать подмогу.
— Ухожу я, уже ухожу, — говорю я и продолжаю шагать по вызывающе-яркому ковру. Представляю себе выражение лица Талларико, когда ему придется брать меня на поруки из тюремной камеры казино. Радостным оно точно не будет.
Мне требуется немалое время, чтобы снова засечь Хагстрема, но в конце концов до меня доходит дуновение его запаха, и мое рыло ведет меня верным путем. Сегодня в этом заведении хватает озавров, их запахи переплетаются, но, точно Фабричная работница у ткацкого станка, я способен зацепить единственную нить из мотка и проследить ее до самого источника.
По ту сторону зала для покера, за баром с бесплатными засахаренными вишнями и плесневелым арахисом, чуть вниз по лестнице оказывается небольшой игровой зальчик, окруженный колоннами фальшивого мрамора. Красные бархатные стены и толстый коричневый ковер резко контрастируют с убранством остальной части «Дворца Удачи», скорее напоминающим декор нижнего этажа универмага, где торгуют дешевым товаром. Секунду спустя я понимаю, что забрел в зал, где играют в единственную карточную игру, о которой я ровным счетом ничего не знаю, — баккару.
Внутри игрового зальчика, напротив банкомета, горбится Хагстрем. Рядом с ним сидит единственный другой игрок в помещении, пожилой джентльмен с гривой прекрасных седых волос, ниспадающих к его плечами. Я могу учуять тянущийся от него запах сосны. Пожилой джентльмен — рептилия, никаких сомнений.
Теперь, когда у меня есть время хорошенько присмотреться к Хагстрему, мне удается сосредоточиться на его лице. Маска немного мне знакома — пожалуй, Талларико был прав, и я действительно видел его в отделе светской хроники. Но в самом центре лба Хагстрема топорщится странный шрам, который капитально все перекашивает, небольшой участок исковерканной кожи, совершенно там неуместный. Почти всегда подобные косметические добавления делаются только после продажи, требуя дополнительных расходов. Должно быть, с головой этого парня случилось что-то слишком трагичное, чтобы оправдать дополнительные манипуляции с его личиной. С другой стороны, некоторым диносам порой просто надоедает таскаться в одном и том же костюме, и они устраивают себе легкие модификации. Я помню, как несколько лет тому назад молодые парнишки шатались по округе, раздобывая себе все новые и новые родинки, которые вшивались в их личины, пока Советы не обрушились на лавки, торгующие подобными аксессуарами. Теперь подростки просто по дурости всюду себя протыкают, увешивают разной дребеденью, и никто не жалуется.
Когда я вхожу в помещение, Хагстрем смотрит на своего партнера и слегка кивает. Похоже, его не приводит в особый восторг то, что я решил вторгнуться на его территорию.
— Добрый день, ребята, — душевно здороваюсь я, присаживаясь рядом с Хагстремом.
Сдержанные кивки отовсюду. Впрочем, от Хагстрема я едва ли получаю что-то больше недовольного фырканья. Зато седовласый удостаивает меня беглого осмотра.
— Добрый день. Что-то я тебя здесь раньше не видел.
— Обычно я чуть подальше играю.
— Чуть подальше? А это где?
Думай, Винсент, думай. Видел же ты рекламные плакаты на трассе-101.
— В казино «Чумаш». Это где индейская резервация.
— Не знал, что там есть баккара, — говорит пожилой.
— Ну, у них там чего только нет.
Мужчина кивает, и я не могу понять, решил он, что я серьезный товарищ или придурок каких мато.
— Любишь баккару? — спрашивает он.
— Конечно, — говорю я. — Игра королей.
— Поло, — рычит Хагстрем. Теперь я могу четко различить его запах — палочка корицы и жженая соя.
— Прошу прощения?
— Поло — игра королей.
— А, — отзываюсь я. — Вообще-то я думал, что поло — игра богатых засранцев.
Тут Хагстрем опять презрительно фыркает, однако седовласый по-доброму усмехается.
— Брось, Нелли, не рычи, — говорит он. — Этот парень сюда поиграть зашел.
— Да, хотелось бы. — Я выуживаю из заднего кармана бумажник и достаю оттуда пару двадцатидолларовых банкнот. — Нельзя ли несколько фишек?
Хагстрем переглядывается с банкометом. В глазах у обоих — нескрываемое презрение. Очевидно, я допустил ляп.